Была ли альтернатива опричнине в 16 веке. Реформы Ивана Грозного

Объединение России способствовало заметному ускорению развития во всех сферах

жизни страны уже в первой половине XVI в. Росли города, в которых увеличивалось

население, совершенствовались ремесло и торговля, осваивались новые земли,

обживались ранее незаселенные северные районы, стабилизировались отношения

между социальными группами. Как раз к середине XVI в. в стране сформировались

основные социальные слои со вполне оформившимися функциями и интересами:

господствующие позиции по-прежнему занимает боярство, однако все более

людей, которые, в отличие от бояр, получали в вознаграждение не наследственное

("вотчину"), а условное, временное земельное владение ("поместье"). В вотчинах и

поместьях работали крестьяне, зависимые от владельца земли, но имеющие право уйти

при условии выполнения договорных обязательств. За проживание на этих землях они

обязаны были платить оброк (натуральный, по преимуществу) и выполнять

определенные, сравнительно небольшие в этот период, отработочные повинности

(барщина). Помимо этих (владельческих) крестьян на государственных ("черных")

землях "сидели" "черносошные" крестьяне. Все крестьянское население должно было

нести повинности в пользу государства ("тягло"). В городах сложился значительный

слой посадского "тяглого" (т.е. податного) торгово-ремесленного населения, игравшего

весьма важную роль не только в экономической, но и в политической жизни страны.

В политическом отношении в Московском государстве в первой половине XVI в.

завершались те процессы, которые получили наибольшее развитие при Иване III. Его

преемник Василий III продолжал политику укрепления центральной власти, которая,

будучи первоначально поддержана боярством, постепенно все больше вызывает у него

оппозиционные настроения. Особенно отчетливо это проявляется после перехода

власти в руки малолетнего Ивана IV, когда начинается череда боярских правлений. В

историографии этот период часто рассматривается как едва ли не попытку

возвращения ко дням раздробления, однако на деле мы имеем дело с возникшей в этот

период альтернативой: "демократическая" форма организации монархической власти в

России со значительной ролью аристократического элемента ("польский" вариант) или

"деспотическая монархия" ("восточный" вариант) с неограниченной властью

самодержца. Собственно, борьба за выбор между этими вариантами и составляла

существо событий политической истории XVI в.

Попытка достижения компромисса между монархом и аристократией была

предпринята в конце 40-х - начале 50-х гг., отчетливо проступив в реформах

"Избранной рады". "Избранная рада", или Ближняя дума - это условное название

правительства, сложившегося после восстания 1547 г. во главе с А. Адашевым и

протопопом Сильвестром, фактически сосредоточившего в своих руках управление

страной в первые годы правления Ивана IV (Роль самого Ивана IV историки

оценивают при этом весьма неоднозначно: по мнению одних он был едва ли не

марионеткой при Адашеве, другие считают его творцом всех мероприятий

правительства).

Реформы, прежде всего, должны были укрепить положение центральной власти.

Важную роль в этом плане сыграло венчание Ивана IV на царство, проведенное еще в

апреле 1547 г. Однако сам по себе царский титул еще не мог обеспечить желаемого

сотрудничества основных социальных сил страны в рамках особых совещаний при

царе - Земских соборов, первый из которых был созван в 1549 г.

Укреплению централизованного начала способствовала и реформа местного

управления. Начав уже с конца 40-х гг. политику ограничения кормлений,

правительство пошло на полную ликвидацию этой системы в 1555-1556 г. Власть

"кормленщиков" была заменена местным "земским" самоуправлением.

Жизнеспособность государства зависит от боеспособности его армии. Нерегулярное

дворянское ополчение к середине XVI в. перестало отвечать предъявляемым к нему

требованиям, связанным с ростом завоевательных интересов российского государства.

Поэтому на смену ему приходит новая форма организации армии - полурегулярное

стрелецкое войско. Стрельцы несли уже постоянную военную службу, но все же,

одновременно, они должны были заниматься той или иной формой самообеспечения

(всевозможными подсобными промыслами), поскольку жалование не обеспечивало их

потребностей. Другой мерой, укрепляющей армию, стало ограничение местничества

на время военных действий, проведенное в 1549-1550 гг. и несомненно укрепившее

единоначалие и дисциплину в ней.

Наведению порядка в государстве должна была способствовать и судебная реформа,

выразившаяся в издании в 1550 г. нового Судебника. В его задачи, по мысли

законодателя, входило ограничение произвола бояр в судопроизводстве и укрепление

контроля со стороны центральной власти за судебной системой в целом.

Помимо вышеназванных реформ правительство провело немало других важных

преобразований: произошли изменения в налоговой системе, определенные новшества

были внесены в таможенную политику, ограничивалось церковное землевладение и

т.д. Все эти реформы уже к середине 50-х гг. дали свои плоды. Заметно возросли

военные успехи (взятие Казани, Астрахани). Однако, как оказалось, реформы привели

не к достижению соглашения основных политических сил, а к укреплению одной из

них - царя. Именно он в наиболее полной мере сумел воспользоваться результатами,

полученными от эпохи сотрудничества с Избранной радой. В то же время, сама

Избранная рада, столь много способствовавшая росту авторитета царя, стала главной

того, она становилась помехой в его целях. Особенно отчетливо этот конфликт царя с

его еще недавно ближайшим окружением проявился в конце 50-х гг. в связи с

вопросом о дальнейшей внешнеполитической ориентации страны: если представители

"Избранной рады", исходя из реального соотношения сил, добивались доведения до

логического конца "восточной" политики России, то Иван IV все больше склонялся к

переориентации внешней политики на Запад. Результатом победы Ивана IV в этом

споре стала не только Ливонская война (1558 - 1583 гг.), но и падение правительства

Адашева, а с ним и фактическое окончание эпохи компромисса. Царь сделал свой

выбор отнюдь не в его пользу.

Отказом от компромисса и стала знаменитая "опричнина". Раздел страны на две

части - "опричнину" и "земщину", - произведенный в 1565 г., сопровождался

разделением государственных аппаратов и значительным изменением их функций,

созданием отдельного опричного войска (фактически - гвардии царя), переделом

земельных владений и рядом других важных изменений в политической системе

Московского царства. Но, пожалуй, наиболее известна опричнина своей политикой

террора (репрессии против ближайшего окружения, поход на Новгород и пр.). По сути

дела, опричнина может рассматриваться как своего рода объявление чрезвычайного

положения. А поскольку всякое чрезвычайное положение - явление временное, то и

официальная опричнина просуществовала сравнительно недолго, в 1572 г. она была

отменена. Но этот короткий период оказался крайне важен для понимания тех

политических процессов, которые происходили в Российском государстве в XVI в. Не

удивительно, что его оценки среди историков оказались весьма разнородны.

Существует несколько основных подходов к характеристике опричнины: одни видят в

ней лишь результат психического расстройства Ивана IV, другие - находят стремление

центральной власти окончательно подавить следы былого раздробления страны,

третьи - борьбу боярства и дворянства между собой, четвертые - классовую борьбу

феодалов против крестьян, и т.д.

Однако при всем разнообразии точек зрения большинство исследователей сходится

на несомненном укреплении власти государя в России в результате опричнины, на его

явном превращении в неограниченного монарха. Видимо, в этом и заключается

главный смысл опричных мероприятий - установление абсолютной, самодержавной

власти царя. Но здесь Иван IV действует явно вопреки сложившимся к этому периоду

условиям: время самодержавия еще не наступило. Старая система государственной

власти, хотя и пассивно, сопротивлялась переменам, производимым изнутри ее.

Поэтому-то ему и пришлось как бы выйти за рамки этой системы и начать разрушение

ее извне, поэтому-то столь активно применяется насилие; иными мерами

поставленную задачу было просто не решить. Насилие, впрочем, тоже, на первых

порах, не слишком помогло. Сумев стать, по сути дела, первым российским

самодержцем, Иван IV не создал, да и не мог создать системы самодержавия в стране.

С другой стороны, именно его правление стало тем определяющим пунктом, который

обусловил переход развития политической системы России на

самодержавно-деспотические рельсы.

Таким образом, конфликт между двумя вариантами развития власти в российском

государстве был разрешен в пользу самодержавия. "Демократический" вариант был

отвергнут.

Цена за это, однако, была весьма высока: разорение страны, дестабилизация

социально-политической системы, дезорганизация государственного аппарата - все

это не могло не сказаться на последующем развитии Российского государства. Именно

в методах правления Ивана IV кроются истоки "Смуты" начала XVII в.

Вопрос №7.

«Смутное время» в России (начало XVII в).

Потрясения эпохи Ивана IV сменились периодом несомненной, по крайней мере,

политической стабилизации в правление Федора Иоанновича и, позднее, Бориса

Годунова в конце XVI в. Однако положение оставалось весьма тяжелым. Разорение

страны, вызванное опричным террором и длительными войнами, обострило

социальные проблемы. Особенно острым оказался вопрос о рабочих руках. Рост

налогового бремени привел к массовому уходу крестьян с помещичьих земель, что

вызвало всеобщее недовольство дворян и их обращения к правительству с

требованиями остановить отток рабочих рук. Поскольку подобное решение отвечало

интересам самого государства, лишавшегося стабильных источников налоговых

поступлений, оно довольно охотно пошло на такую меру, как введение "заповедных

лет", т.е. периода запрета на переход крестьян в "Юрьев день". В 1597 г. система

"заповедных лет" был дополнена указом об "урочных годах", установившим пятилетний

срок сыска и возврата крестьян, ушедших в "заповедные" годы. Меры эти,

по-видимому, рассматривались первоначально как сугубо временные, имеющие целью

лишь пережить возникшие трудности, однако постепенно они вылились в постоянно

действующие и, в конечном итоге, легли в основу системы крепостного права.

(Существуют и иные концепции относительно причин возникновения системы

крепостного права. Ряд историков, например, В.О.Ключевский, полагали, что

крестьяне потеряли право перехода не в силу правительственного указа, а в результате

роста их долговых обязательств перед своими хозяевами. Помимо этого, в советской

историографии начало возникновения этой системы традиционно относили не к концу

XVI в., а к концу XV в., связывая его со статьей Судебника 1497 г. о Юрьевом дне).

Таким образом, экономическая стабилизация была достигнута весьма высокой ценой

закрепощения основной массы населения, что не могло не сказаться на последующем

развитии ситуации.

Нехватка рабочих рук сказалась и на взаимоотношениях ведущих социальных групп

российского общества - боярства и дворянства. Конкуренция за рабочую силу

ухудшила и без того не безоблачные их отношения. Конфликты существовали и внутри

самой боярской среды.

Возможность новой дестабилизации крылась и в заметном ослаблении авторитета

царской власти, связанном как с неспособностью к управлению Федора Иоанновича, и

делом царевича Дмитрия, погибшего при невыясненных обстоятельствах в 1591 г., так

и с появлением впервые за очень длительный период выборного государя в России,

что было очевидным нарушением традиции престолонаследия.

Таким образом, внешнее успокоение в стране было лишь прикрытием сложных и

весьма конфликтных процессов, происходящих внутри российского общества,

чреватых новым обострением социально-политической ситуации. Достаточно было

сравнительно слабого толчка, чтобы вывести систему из равновесия.

И этот толчок не замедлил последовать. Им оказался страшный голод,

разразившийся в стране в 1601 - 1603 гг. Средств к существованию лишились не

только социальные низы, но и значительная часть дворян и холопов (по большей части

служилых, т.е. тех, кто ходил на войну вместе со своими господами), которые, не желая

смириться с этим, стали добывать себе "хлеб насущный" с помощью силы. Началась

полоса так называемых "разбоев". Вскоре отдельные отряды "воров" стали

объединяться под руководством некоего Хлопка, вступая в противоборство с

правительственными войсками. Ценой огромных усилий с этим выступлением

правительству удалось справиться, но сбить напряженность не удалось. Большинство

участников восстания сконцентрировалось в приграничных юго-западных районах,

фактически не контролируемых центральной властью. Этот район (Путивль,

Комарицкая волость и др.) постепенно превратился в центр формирования

правительственной оппозиции Социальный состав этих сил был крайне неоднороден:

среди участников были и казаки, и холопы, и дворяне, и бояре.

Естественно, что каждая из этих групп имела собственные цели и требования.

Не хватало только лидера, способного возглавить движение. Но вскоре появился и

он - человек, объявивший себя чудесным образом спасшимся от смерти царевичем

Дмитрием (в действительности, по-видимому, дворянский сын Григорий Отрепьев). В

историю он вошел под именем Лжедмитрия I. Объединив вокруг себя все

оппозиционные Б.Годунову силы, Лжедмитрий в 1604 - 1605 гг. совершил поход на

Москву и, с помощью восставших москвичей взяв ее, стал новым российским царем

(Б.Годунов незадолго до этого умер). Будучи талантливым авантюристом, Г.Отрепьев

был весьма успешен при захвате власти, однако этих качеств ему оказалось

недостаточно на российском престоле. Крайняя разнородность сил, на которые он

опирался, и непродуманная политика Лжедмитрия, в конечном итоге, не только

привели к полной потере им всякой социальной опоры, но и нарастанию

недовольства москвичами его правлением. Поэтому в мае 1606 г. в Москве вспыхнуло

восстание, которое довольно легко свергло Лжедмитрия I с престола. На престол был

избран новый царь - Василий Шуйский. Тем самым, закончился первый этап

гражданской войны, характеризующийся недостаточной поляризацией сил, большой

нечеткостью целей и сугубо внутренним характером конфликта.

особенно на юго-западе страны, куда вновь начали стекаться как его оставшиеся

сторонники, так и противники нового царя. Результатом этого сбора оппозиции стало

восстание под предводительством Ивана Болотникова (1606 - 1607 гг.). В советской

исторической литературе это восстание нередко называли первой крестьянской

войной в России, однако ни по социальному составу, ни по целям и требованиям

восставших оно никак не может подпадать под эту категорию. Фактически,

И.Болотников, называвший себя "большим воеводой Дмитрия", продолжил его дело.

На этот раз поход на Москву завершился поражением болотниковцев, что явилось

результатом укрепления сил, выступающих за прекращение "Смуты". Другой

характерной чертой этого выступления стало более активное участие в нем

социальных низов. С поражением Болотникова завершился второй этап гражданской

Третий этап связан с именем Лжедмитрия II, объявившегося в России летом 1607 г.

Третий поход на Москву и по своему социальному составу, и по целям весьма

напоминал два предшествующих, однако нельзя не заметить возросшую роль в его

организации и осуществлении польских наемников (присутствовавших в свое время и

в войсках Лжедмитрия I, но лишь в качестве наемников). Войскам Лжедмитрия II

удалось не только осадить столицу, но и распространить свою власть на значительную

часть севера и северо-запада России. В результате в стране сложилось фактическое

двоевластие: с одной стороны - правительство В. Шуйского, признаваемого в

восточных районах страны, а с другой - Лжедмитрия II, столицей которого стало

подмосковное Тушино. В тушинском лагере сформировался свой государственный

аппарат со своим царем и своей Боярской думой. Поначалу "самозванец" (точнее, его

имя) пользовался широкой популярностью как среди верхушки российского общества,

так и среди социальных низов, и это позволило ему продержать осаду Москвы более

полутора лет. Однако, как и в случае с Лжедмитрием I, неспособность выполнить

взятые на себя обязательства заметно пошатнула его позиции. Кроме того, постепенно

стали нарастать внутренние противоречия в тушинском лагере, прежде всего, между

русскими и поляками.

Бесчинства польских наемников в русских землях вызвали резкое недовольство

населения и отказ в поддержке "самозванца".

С другой стороны, несколько укрепились позиции В. Шуйского, которому удалось в

результате весьма невыгодного для России договора со Швецией в 1609 г. (в

частности, пришлось передать шведам территории на Карельском перешейке) получить

от нее военную помощь. Совместными усилиями шведского и русского отрядов под

командованием М. Скопина-Шуйского значительная часть северных районов была

освобождена от власти "тушинцев" (впрочем, заключительная часть боевых действий

происходила практически без шведского участия). Поражения обострили внутренние

противоречия в тушинском лагере и привели его к распаду. Гражданская война, тем

самым, подходила к своему завершению, однако в дело вмешались внешние силы.

Использовав в качестве предлога договор, заключенный между Россией и Швецией,

польский король Сигизмунд III (находившийся в состоянии войны со шведами) в

сентябре 1609 г. начал осаду Смоленска. Таким образом, началась открытая польская

интервенция в России. Неспособность В. Шуйского справиться с возникшими

трудностями укрепила и без того немалую оппозицию против него в Москве, которая

организовала восстание, завершившееся низложением В. Шуйского. На сей раз

избирать нового царя не стали, и в Москве возникла временная комиссия из семи бояр

- "семибоярщина". К этому моменту вновь активизировался Лжедмитрий II, что

поставило московское правительство между двух огней - тушинцами и поляками.

Пытаясь найти выход из положения, они решили пойти на соглашение с последними.

Договор московских бояр с поляками предусматривал передачу русского престола

польскому царевичу Владиславу и унию России и Польши. Традиционное

представление о потере независимости Россией в случае выполнения соглашения не

вполне соответствует действительности. Приглашение монарха извне - обычная

практика того времени в Европе. Другое дело - что договор не был выполнен польской

стороной, намеревавшейся извлечь большие выгоды из "смуты" в России. Не встретила

большой поддержки эта идея и в социальных низах, все более активно выражавших

свое недовольство. Опасения открытого выступления заставило московское

правительство согласиться на вступление поляков в Москву. На первых порах

польские отряды старались выполнить условия пребывания в столице, однако вскоре

стали вести себя все более развязно. К этому добавилось продолжение, вопреки

соглашению, осады Сигизмундом Смоленска, ясно показавшее нежелание польской

стороны действовать в соответствии с договоренностью. Тем самым, все очевиднее

становилось нарастание угрозы национальной катастрофы - возможности реальной

утраты государственного суверенитета.

Понимание опасности способствовало осознанию необходимости объединения

всех патриотических сил страны вне зависимости от позиции, занимаемой в ходе

гражданской войны. поэтому с 1611 г. начинается формирование сил, противостоящих

интервенции. Сначала в Рязани возникло первое ополчение во главе с П. Ляпуновым

и И. Заруцким. Оно предприняло попытку освобождения Москвы, но из-за

неспособности полностью преодолеть существовавшие между отдельными

группировками разногласия потерпело в этом неудачу. Новую попытку предприняли

нижегородцы, создавшие второе ополчение во главе с Д. Пожарским и К. Мининым.

Уже в ходе деятельности первого ополчения сложилась новая форма организации

власти - постоянно действующий Земский собор - "Совет всей земли". Единство

действий, наконец, принесло свои результаты - в октябре 1612 г. Москва была

освобождена.

С освобождением Москвы встал вопрос о новом монархе. С этой целью в столице

принял решение об избрании Михаила Романова на царство. Воссоздание высшего

звена государственной власти на основе широкого и действительно народного

представительства фактически положило конец гражданской войне. Внутренняя же,

пусть и весьма относительная, стабилизация позволила решить внешнеполитические

проблемы. В 1617 - 1618 гг. были заключены договора об окончании военных

действий со Швецией и Польшей. Правда, при этом пришлось пойти на серьезные

территориальные и другие уступки, однако главная задача - сохранение

национально-государственной независимости - благодаря им окончательно была

разрешена.

Смута была тяжелейшим испытанием для России: политическая и социальная

дестабилизация, экономическая разруха, упадок культуры - таковы лишь некоторые

последствия гражданской войны. Естественно, поэтому, встает вопрос о смысле тех

жертв, которые понесла страна. Видимо, события "Смутного времени" можно

рассматривать как "аристократическую контрреволюцию", (ставшую ответной

реакцией на "революцию", произведенную Иваном Грозным, пожелавшим ввести

самодержавную форму власти в стране), как попытку реализации "демократического"

варианта организации власти в Российском государстве. По формальным признакам

эта попытка оказалась успешной: избрание царей, огромная роль боярства в

осуществлении власти во время и в первые годы после "Смуты", казалось бы, дают

основания для подобного утверждения. Однако на деле они явно опоздали: их

политическое влияние было подорвано еще в правление И. Грозного, Смута лишь

продлила агонию традиционного государственного уклада, отсрочив его крах на более

позднее время - XVIII в.

Вопрос №8.

Начало формирования российского варианта абсолютизма. Раскол русской православной церкви (2-я пол. XVII в).

Бунташный век" (XVII в.)

Если любой исторический период является в известном смысле переходной эпохой, поскольку в нем всегда что-то отмирает, а что-то рождается, то в отношении XVII в. это положение более чем справедливо: большинство исследователей сходятся на том, что в этот период число "рождений" и "отмираний" было большим, чем в какой-либо другой. Поэтому не удивительно, что XVII в. нередко рассматривают по преимуществу в качестве периода, подготовившего преобразования Петра I. Появление новых элементов в развитии общества редко происходит бесконфликтно: чаще всего им приходится вступать в борьбу с традиционными устоявшимися формами жизни, что создает условия для дестабилизации социально-политической обстановки. Именно так и обстояли дела в России. Недаром XVII в. еще у современников получил название "бунташного".

Действительно, в отличие от предшествующих этапов развития Российского государства, когда большинство конфликтов происходило лишь в верхних эшелонах власти, в XVII на политическую сцену все активнее выходят социальные низы. Даже оставляя в стороне "Смуту", можно назвать такие крупнейшие столкновения масс с властью, как городские восстания 1648 - 1651, 1662 гг., выступление под предводительством С. Разина, или стрелецкие восстания конца XVI в.

Все они, так или иначе, связаны со становлением новой государственности в России. Начавшееся еще при Иване IV противоборство двух основных путей в развития государственной системы России, приведшее к временному восстановлению роли аристократического элемента в управлении страной после "смуты", продолжалась и в XVII в. Если первая половина века характеризуется резким повышением значения таких органов государственной власти, как Земские соборы и Боярская дума, без совета с которыми царь не мог принять ни одного крупного решения, то со второй половины XVII в. их влияние начинает быстро падать. С 1684 г., например, прекращают созываться Земские соборы. Еще раньше царь начинает игнорировать советы думы, перейдя к практике опоры на ближайших советников ("Ближняя дума", "комната"). Напротив, резко возрастает роль исполнительных учреждений - приказов - и бюрократического аппарата (приказных начальников, дьяков, подьячих и пр.) в государственном управлении. Как раз на XVII в. приходится расцвет приказной системы. Все эти изменения являются несомненным свидетельством укрепления власти российского монарха, все более превращающегося в действительно самодержавного владыку. Их отразило уже Соборное уложение 1649 г., в котором отчетливо прослеживается тенденция к правовому обеспечению неограниченности власти государя. Таким образом, к концу XVII в. в государственной системе России сложились все условия для окончательного оформления абсолютизма.

Централизация политической системы была тесно связана с процессом завершения становления социальной структуры российского общества. С одной стороны, становится все более заметной консолидация его верхнего слоя: к концу XVII в. практически потеряло значение былое разделение между боярами и дворянами. Формальным выражением этого сближения стал акт отмены местничества в 1682 г. Слияние верхних сословий во многом было основано на изменениях, происшедших в поземельных отношениях: к этому времени фактически теряются какие-либо отличия между вотчинной и поместной формами землевладения. Причем, происходит не только приближение поместья к вотчине (через увеличение прав помещика на владение землей), но и обратное - вотчины к поместью (поскольку и первые, и вторые обуславливались обязательностью службы государю). С другой стороны, окончательно оформились и низшие классы общества, что связано, прежде всего, с завершением формирования крепостнической системы отношений. Соборное Уложение 1649 г. юридически прикрепило крестьян к земле (как, впрочем, посадских людей - к посадам, а дворян и бояр - к службе), создав государственную систему крепостного права. Правда, особую роль в социальной структуре играло казачество, пользовавшееся сравнительно широкой автономией. Однако с середины XVII в. правительство начинает все более активно наступать на привилегии казаков, стремясь полностью подчинить их своему контролю. Фактически, можно говорить о неправомерности рассмотрения крепостничества как политики лишь по отношению к крестьянам. Крепостническое давление со стороны государства испытывали, хотя и в разной степени, все сословия.

Именно этим, по-видимому, и были вызваны те крупные социальные конфликты, которые потрясли Россию в ХVII в. Несмотря на то, что в ряде случаев социальные выступления заставляли правительства идти на уступки (и порой весьма серьезные, как, например, в ходе восстания в Москве в 1648 г.), государству, в целом, удавалось использовать существующие противоречия в среде восставших и добиваться, в конечном итоге, даже усиления своих позиций. В то же время, активная социальная борьба, прежде всего, низов вынуждала власти умерять темп крепостнического наступления.

Таким образом, крайняя противоречивость социально-политических процессов XVII в. является неотъемлемой характеристикой этого периода. Это с очевидностью доказывает правомерность трактовки XVII в. как переходной эпохи. Другое дело, что вопрос о том, каковы причины этого перехода, от чего и к чему он совершался и сколь позитивен он для России - все эти проблемы вызывали и до сих пор вызывают немало споров. Если для одних переход к новой эпохе был следствием развития закономерных общественно-исторических процессов по пути прогресса, то для других - он объясняется лишь усилившимся влиянием Запада на Россию. Если, по мнению "государственников", основным содержанием XVII в. была борьба родовых и государственных начал, то советские историки искали в нем начало противостояния феодализма и зарождающегося капитализма. Наконец, тогда как "славянофилы" видели в XVII в. вершину развития, период расцвета неповторимой российской цивилизации, и соответственно, крайне негативно оценивали петровские реформы, то "западники", напротив, позитивно оценивали лишь те черты XVII в., которые указывали на развитие в зародыше будущих преобразований.

Раскол православной церкви.

В событиях Смутного времени церковь играла видную роль. Еще более ее авторитет повысился в 20-е годы XVII в., когда вернувшийся из плена Филарет фактически соединил всвоих руках прерогативы светской и церковной власти. Своейдеятельностью он подготовлял почву для, по сути, превращения России в теократическое государство. Несмотряна то, что Соборное Уложение 1649 г. ограничивало ростцерковного землевладения (что не удалось сделать ИвануГрозному) и урезало иммунитетные права монастырей, экономическое могущество церкви оставалось попрежнемувелико. Вместе с тем, церковь не представляла собой единую силу. Истоки расхождений в церковной среде восходят к 40-м годамXVII в., когда в Москве сложился Кружок ревнителейдревнего благочестия. Его возглавлял царский духовник Стефан Вонифатьев, а входили и Никон, и Аввакум, и другие светские и церковные деятели. Их стремления сводились к назревшему "исправлению" церковных служб, поднятию нравственности духовников и противодействию проникновению светских начал в духовную жизнь населения. Их поддержал и царь. Однако несогласие начиналось, когда речь заходила о выборе образцов, по которым надлежало производить исправления. Одни считали, что за основу нужно положить древнерусские рукописные книги (Аввакум), другие - греческие оригиналы (Никон). Несмотря на свою непримиримость, споры вначале не выходили за рамки

богословских рассуждений узкого круга лиц. Так продолжалось до тех пор, пока Никон не стал в 1652 г. патриархом. Он сразу же начал проводить церковную реформу. Наиболее существенные изменения коснулись церковных обрядов. Никон заменил обычай креститься двумя пальцами троеперстием, в богослужебные книги вписывали слова, по сути равнозначные, но по форме другие, произошла замена и других ритуалов. Из Москвы были высланы "ровнители" (Аввакум - в Сибирь).

Одновременно Никон, некогда бывший личным другом царя Алексея Михайловича, поставленный патриархом при его содействии, стал претендовать на государственную власть. Он демонстративно подчеркивал превосходство духовной власти над светской: "Яко же месяц емлет себе свет от солнца... токожде и царь поемлет посвящение, помазание и венчание от архиерея". По сути он становится соправителем царя, а во время отсутствия Алексея Михайловича занимал его место. В приговорах Боярской думы появилась такая формулировка: "светлейший патриарх указал и бояре приговорили". Но Никон переоценил свои силы и возможности: приоритет светской власти был уже определяющим в политике страны. Тем не менее борьба продолжалась восемь лет. И только церковный собор 1666 г. вынес приговор о низложении Никона и ссылке его простым монахом в северный Ферапонтов монастырь. Вместе с тем, церковный собор объявил проклятие всем противникам реформы. После этого раскол в России разгорелся с гораздо большей силой. Чисто религиозное вначале движение приобретает социальную окраску. Однако силы споривших между собой реформатов и старообрядцев были неравны: на стороне первых находилась церковь и государство, вторые защищались только словами.

Движение старообрядчества было сложным по составу участников. В него входили горожане и крестьяне (приток "низов" - после "разинщины"), стрельцы, представители черного и белого духовенства, наконец бояре (яркий и хрестоматийный пример - боярыня Морозова). Общим их лозунгом был возврат к "старине", хотя каждая из этих групп понимала его по-своему. Трагическая судьба выпала на долю старообрядцев уже в XVII в. Подвижнической смертью погиб неистовый Аввакум: после многолетнего "сидения" в земляной яме он был в 1682 г. сожжен. А последняя четверть этого столетия озарена кострами массовых "гарей" (самосожжений). Преследования вынудили старообрядцев уйти в глухие места - на север, в Заволжье, где их не коснулась цивилизация ни в XVIII, ни в XIX, ни даже, иной раз в XX в. Вместе с тем, старообрядцы, благодаря своей удаленности, остались хранителями многих древних рукописей. История и историки благодарны им.

Что касается официальной церкви, то она пошла на компромисс со светской властью. Собор 1667 г. подтвердил независимость духовной власти от светской. По решению этого же собора был упразднен Монастырский приказ, а также отменялась практика суда светского учреждения над духовенством.

Реформы Петра Великого.

Петровская эпоха неизменно привлекает к себе внимание как профессиональных исследователей, так и простых любителей истории. Реформы, проведенные Петром, считаются, и вполне правомерно, одним из важнейших периодов в истории России, а самого Петра I даже большинство западных историков характеризует как личность, наиболее поразительную в истории Европы после Наполеона, как "самого значительного монарха раннего европейского Просвещения" (Р. Виттрам). В то же время, оценки значимости того, что произошло в начале XVIII в., весьма разнообразны, нередко прямо противоположны.

Расхождения наблюдаются уже в вопросе об обусловленности петровских преобразований и их взаимосвязи с предшествующей эпохой. Если одни видят в них революционный, по сути, разрыв с прошлым (при этом такой взгляд разделяли как сторонники, скажем С.М. Соловьев, так и противники -"славянофилы" - реформ), то другие - напротив, естественную эволюцию, развитие тех процессов, которые определились уже в XVII в. Надо сказать, что, по мере развития исследования этих периодов, число сторонников закономерности петровских реформ растет.

Опричнина – государственная политика террора, царившая на Руси в конце 16 века при правлении Ивана 4 .

Сущность опричнины состояла в отторжении имущества у граждан в пользу государства. По повелению государя выделялись особые земли, которые использовались исключительно для царских нужд и нужд царского двора. На эти территориях было собственное управление, и они были закрыты для простых граждан. Все территории отбирались у помещиков с помощью угроз и силы.

Слово «опричнина» происходит от древнерусского слова «опричь», что означает «особый». Также опричниной называли ту часть государства, которая уже отошла в единоличное пользование царя и его подданных, а также опричников (членов тайной полиции государя).

Численность опричнины (царской свиты) составляла около тысячи человек.

Причины введения опричнины

Царь Иван 4 Грозный славился своим суровым нравом и военными походами. Возникновение опричнины во многом связано с Ливонской войной .

В 1558 году он начал Ливонскую войну за право овладеть Прибалтийским побережьем, однако ход войны шел не так, как того хотелось бы государю. Иван неоднократно упрекал своих воевод за то, что они действуют недостаточно решительно, а бояре и вовсе не почитает царя за авторитет в военных вопросах. Ситуация усугубляется тем, что в 1563 году один из военачальников Ивана предает его, тем самым все больше подрывая доверие царя к своей свите.

Иван 4 начинает подозревать о существовании заговора воевод с боярами против его царской власти. Он считает, что его окружение мечтает прекратить войну, свергнуть государя и посадить на его место князя Владимира Старицкого. Все это заставляет Ивана создать себе новое окружение, которое способно было бы защитить его и покарать всех, кто пойдет против царя. Так были созданы опричники – особые воины государя – и учреждена политика опричнины (террора).

Начало и развитие опричнины. Основные события.

Опричники всюду следовали за царем и должны были оберегать его, однако случалось так, что эти дружинники злоупотребляли своими полномочиями и совершали террор, наказывая невиновных. Царь смотрел на все это сквозь пальцы и всегда оправдывал своих опричников в любых спорах. В результате бесчинства опричников, очень скоро их стали ненавидеть не только простые люди, но и бояре. Все самые ужасные казни и деяния, совершенные во времена правления Ивана Грозного были совершены его опричниками.

Иван 4 уезжает в Александровскую слободу, где создает уединенное поселение вместе со своими опричниками. Оттуда царь регулярно совершает наезды на Москву с целью покарать и казнить тех, кого он считает изменником. Практически все, кто пытался помешать Ивану в его беззаконии вскоре погибали.

В 1569 году Иван начинает подозревать, что в Новгороде плетут интриги и существует заговор против него. Собрав огромное войско, Иван движется в город и в 1570 году достигает Новгорода. После того, как царь попадает в логово, как он полагает, изменников, его опричники начинают свой террор – они грабят жителей, убивают невинных людей, жгут дома. Согласно данным, каждый день проходили массовые избиения людей, по 500-600 человек.

Следующей остановкой жестокого царя и его опричников стал Псков. Несмотря на то, что царь изначально планировал также совершать расправы над жителями, казнены в итоге были лишь некоторые из псковичан, их имущество конфисковали.

После Пскова Грозный снова едет в Москву, чтобы найти там пособников новгородской измены и совершить над ними расправу.

В 1570-1571 году в Москве от руки царя и его опричников полегло огромное количество человек. Не щадил царь никого, даже собственных приближенных, в итоге было казнено около 200 человек, среди которых самые знатные люди. Большое количество людей остались живы, но сильно пострадали. Московские казни считаются апогеем террора опричнины.

Конец опричнины

Разваливаться система начала в 1571 году, когда на Русь напал крымский хан Девлет-Гирей. Опричники, привыкшие жить за счет грабежа своих же граждан, оказались бесполезными воинами и по некоторым сведениям просто не явились на поле боя. Именно это заставило царя отменить опричнину и ввести земщину, которая мало чем отличалась. Существуют сведения, что свита царя продолжала существовать практически в неизменном виде вплоть до его смерти, сменив лишь название с «опричников» на «двор».

Результаты опричнины Ивана Грозного

Итоги опричнины 1565-1572 годов были плачевны. Несмотря на то, что опричнина задумывалась как средство единения государства и целью опричнины Ивана Грозного была защита и уничтожение феодальной раздробленности, привела она в итоге лишь к хаосу и полной анархии.

Кроме того, террор и разорения, которые устраивали опричники, привели к тому, что в стране начался экономический кризис. Феодалы потеряли свои земли, крестьяне не хотели работать, народ остался без денег и не верил в справедливость своего государя. Страна погрязла в хаосе, опричнина разделила страну на несколько разрозненных частей.

Иван IV Грозный — один из самых знаменитых русских царей. Яркий, запоминающийся его образ так прочно вошел в нашу историческую память, что неспециалисту сложно уже разобраться, где в нем кончается правда и начинаются политическая пропаганда, фантазии писателей, художников и режиссеров разных эпох. Да и была ли эта правда? Ведь царь так любил облекать важнейшие политические решения в форму фарса, карнавала, игры, что, судя по всему, и сам довольно быстро утратил понятие о границе между представлением и жизнью… Только вот игры его часто были не просто мрачны, но и смертельно опасны для окружающих, да и на судьбе страны отражались роковым образом.

Для пытающихся найти в нашем прошлом «исторические развилки», точки, где возможно было иное развитие событий, а значит, и иное будущее, царствование Ивана Васильевича предоставляет практически неисчерпаемый материал для размышлений и догадок. Ведь, по общему мнению ученых, перед Россией в то время стояло множество важнейших исторических задач, «вызовов» (если использовать уже известную читателям по прошлой статье терминологию английского историка Арнольда Тойнби). Реагировать на эти «вызовы» можно было по-разному. В решениях же Ивана Грозного закономерное и парадоксальное переплетались так тесно, что, анализируя то и другое, поневоле задаешься вопросом: а как бы в этой ситуации поступил другой, более предсказуемый, «нормальный» политик? И все же попытаемся выделить самые важные из «развилок».

Восток или Запад?

В XVI веке этот вечный для России вопрос означал не совсем то, что во времена Александра Ярославича Невского. Позади были тяжелейшая, кровавая борьба Москвы за объединение русских земель и освобождение от власти монголотатар. Московские великие князья уже именовали себя «государями всея Руси», а в дипломатической переписке — «царями», подчеркивая тем самым свое равенство с крупнейшими европейскими монархами, в том числе и с императорами Священной Римской империи. На Руси постепенно утверждалось и представление о Москве как Третьем Риме — преемнике исчезнувшей Византийской империи, мировом оплоте православия. Так что Московия не просто превратилась в полноправного участника системы международных отношений. В глазах многих идеологов зарождавшегося русского мессианизма ее роль была куда масштабнее: распространять и утверждать во всем мире православную веру. В результате любая война с соседями воспринималась сразу в двух тесно переплетающихся измерениях — как «обычный» вооруженный конфликт, каких было много в жизни любого средневекового государства, и как своеобразный «крестовый поход».

Так что вопроса о «геополитической ориентации» или «цивилизационном выборе», как любят выражаться современные политики, перед русскими политиками XVI века просто не стояло. Был другой вопрос — как лучше распорядиться совсем не безграничными ресурсами в изнурительной борьбе с многочисленными противниками, и от его решения в судьбе страны зависело очень многое.

У Московского государства было несколько внешнеполитических задач, к середине XVI века уже ставших традиционными. Наследием эпохи монголотатарского ига явились сложные отношения с преемниками Золотой Орды — Казанским и Крымским ханствами, а также образованиями поменьше — Астраханским ханством и Ногайской ордой. При этом Крым все стремительнее подпадал под влияние могущественной Османской империи, безудержному росту которой с трудом противодействовали европейские державы. Постоянные набеги кочевников просто изнуряли Русь (в «полон» угонялись десятки тысяч людей, сжигались сотни сел и городов), не давали пользоваться пустовавшими плодородными землями Поволжья и черноземного пояса. Кроме того, набеги не позволяли сосредоточить силы на западных рубежах — приходилось постоянно иметь в виду угрозу нападения с тыла.

Не менее напряженной была вековая тяжба с Польско-Литовским государством — из-за западных русских земель, еще в XIII—XIV веках оказавшихся в его составе. Литва не только не собиралась поступиться этими территориями (а ведь без них титул «государя всея Руси» звучал как-то не очень обоснованно) — она претендовала на Смоленск, Псков и даже Новгород. Именно в Литву «отъезжали» представители русской знати, недовольные московским великим князем. В XVI веке такой отъезд уже квалифицировался как государственная измена. Наконец, почти всю Прибалтику занимали земли Ливонского ордена, который хоть и ослабел, потеряв былой крестоносный задор, но продолжал держать под контролем балтийскую торговлю. Орден не просто наживался на русских купцах (впрочем, так же, как на польских и литовских), он не пускал на Русь европейских ремесленников и даже наложил эмбарго на ввоз в нее оружия и цветных металлов.

Медленное, но верное расширение Московского государства вступило в решающую фазу в 1550-х годах, как раз в то время, когда повзрослевший царь Иван (он родился в 1530 году) все сильнее чувствовал, что может и хочет править сам. К этому времени государство походило на большое, но не очень ладное здание. К первоначальному маленькому сооружению пристраивали другие, причем делали их мастера со своими собственными привычками и вкусами (местная аристократия). Вынужденные считаться с указаниями главного архитектора, они в глубине души считали (и порой не без оснований), что не хуже его разбираются в строительном деле. У этих мастеров были свои сплоченные и преданные им бригады строителей (зависимые служилые люди). Конечно, когда что-нибудь загоралось, тушить старались всем миром. Зато у каждого было свое мнение о распределении ресурсов, руководстве работами, а некоторые даже считали, что вправе, отделив свою часть дома, перенести ее на другое место, коль скоро на прежнем их интересы игнорировались.

В таких условиях великий князь московский (главный архитектор), конечно, был серьезно ограничен в своих действиях. При этом у него был выбор: объединять страну (и прежде всего — элиту) не спеша, осторожно, стремясь к тому, чтобы неизбежные насильственные меры были понятны обществу, или же делать это жестко, подавляя любое действительное и мнимое сопротивление и опираясь не на общественное согласие, а исключительно на убеждение в абсолютном и сакральном характере монаршей власти. Дед и отец Ивана IV, активно утверждая представление о «самодержавстве» государя, в целом все же не демонстрировали склонности к радикальным решениям. Но, может быть, в середине века пришла пора более решительных действий?

Как это часто бывало в русской истории, внутренние и внешние проблемы туго сплелись в один узел. Хотя поначалу казалось, что узел этот может быть распутан без особого труда… В начале 1550-х годов русское общество было как никогда едино. Казалось, вернулись времена Сергия Радонежского и Дмитрия Донского. На этот раз стимулом к сплочению стала давно назревшая задача: завоевание Казани. И не случайно ее решение в 1552 году вызвало в стране настоящий всплеск чувства национальной гордости (отразившийся, например, в величественном Покровском соборе, больше известном как храм Василия Блаженного). Успехи следовали один за другим: царю присягнули на верность Ногайская орда, Сибирское ханство, в 1556 году была взята Астрахань, и в Москве всерьез задумались о покорении Крыма, о чем еще совсем недавно нельзя было и мечтать. Русские полки в союзе с «окраинными людьми» (будущими запорожскими казаками) и крупным русско-литовским магнатом Дмитрием Вишневецким стали теснить крымцев на их собственных землях.

В этот-то момент, когда, казалось, остался всего один шаг до избавления от опасности, веками державшей в напряжении всю страну, на противоположном ее краю достаточно неожиданно началась Ливонская война, которая продолжалась четверть века, совершенно истощила страну и закончилась полным провалом всех внешнеполитических замыслов Ивана Васильевича.

Альтернатива 1

Между двумя морями

Ливонский орден был слаб, серьезного сопротивления русским полкам не оказал, и к исходу лета 1558 года они заняли всю восточную Эстляндию, в том числе крупные города — Юрьев и Нарву (последняя на некоторое время превратилась в главный русский порт на Балтике). На первый взгляд Московское царство стояло на пороге небывалого внешнеполитического успеха. Однако впечатление это было обманчивым. Орден поспешил отдаться под покровительство Литвы, не меньше Москвы заинтересованной в балтийских землях и портах. Часть эстляндского дворянства признала над собой власть Швеции. Стало очевидно, что неизбежна затяжная война, в которой Руси будет совсем непросто найти союзников.

Ни одно государство мира не способно долго и успешно вести войну на два фронта. Необходимо было выбирать: Крым или Ливония, Балтийское море или Черное. Ближайшие советники царя — его духовник Сильвестр, Алексей Адашев и князь Андрей Курбский склонялись к тому, чтобы, выбрав юг, с Литвой не воевать. Царь же, напротив, считал, что нужно резко активизировать боевые действия в Ливонии и тем самым заставить противников пойти на уступки. Сильвестр был сослан в далекий монастырь, Адашев удален от двора и вскоре умер, а Курбский… Через 5 лет, сбежав в Литву, он стал одним из самых известных и высокопоставленных государственных изменников в истории страны.

Для необычайно самолюбивого и амбициозного Ивана Васильевича, приходившего в бешенство при столкновении с любыми препятствиями его воле, невыносима была сама мысль об отступлении, сдаче завоеванных позиций. Но что было бы, если бы его удалось убедить в том, что избавление от угрозы, исходившей из Крыма, куда важнее для страны, и главное — для его царской миссии «опоры православного мира»?Такое развитие событий вовсе не кажется невозможным. В отличие от своего далекого еще «потомка» Петра I Иван IV едва ли понимал, какую громадную роль в развитии страны играет международная торговля, да и к купцам относился, мягко говоря, пренебрежительно. Хорошо известно его письмо английской королеве Елизавете, в котором он саркастически недоумевает, как монархиня может столь сильно заботиться об интересах английских купцов, чтобы делать их привилегии непременным условием заключения союза с Москвой: «И мы чаяли того, что ты на своем государстве государыня и сама владеешь и своей государской чести сама смотришь и своему государству прибытка… ажно у тебя мимо тебя люди владеют, не токмо люди, но и мужики торговые… ищут своих торговых прибытков. А ты пребываешь в своем девическом чину, как есть пошлая (то есть обычная, незнатная) девица». Понятно, что Ливонская война велась «из чести» (впрочем, не исключавшей заботы о «государских прибытках»), а не ради «торговых мужиков» (сама мысль об этом показалась бы царю оскорбительной!).

Но ведь в борьбе с Крымом такой чести было куда больше! Достаточно было напомнить царю, с каким воодушевлением встречали его на Руси после взятия Казани. А чем была для большинства русских людей далекая Ливония? Борясь за безопасность южных границ, он продолжил бы дело, начатое его отцом и дедом. Ливонская же война, по утверждению известного историка А.А. Зимина, находилась в прямом противоречии с их внешнеполитическими устремлениями.

Как известно, крымский вопрос не удалось решить даже Петру Великому, которого, впрочем, гораздо больше манили Европа и северные моря. В XVIII веке Черное море действительно не сулило России таких выгод, как Балтийское: выход из него был плотно закрыт Османской империей, да и татары после взятия Петром Азова не слишком беспокоили Россию. Но при Иване Грозном ситуация была совсем иной: достаточно вспомнить, что в 1571 году крымский хан Девлет-Гирей смог подойти к Москве, сжечь ее и беспрепятственно уйти в степи. Угроза с юга была более чем реальной, и малейшее ослабление Москвы (например, в ходе той же Ливонской войны) вело к мощному натиску не только на центр страны, но и на новоприобретенное Поволжье. «Крымскую карту» с успехом разыгрывали и многие европейские противники России.

Покорение Крыма в XVI веке (позволим себе пофантазировать!) означало бы, что Россия получает громадные, необычайно плодородные и практически незаселенные территории на 200 с лишком лет ранее, чем это произошло в действительности (интенсивное заселение так называемой Новороссии началось только в XIX веке). Но даже если бы Крымское ханство удалось не завоевать, а всего лишь серьезно потеснить, отодвинув границу Дикого поля далеко на юг, вся история нашей страны могла сложиться по-иному. Южные земли стали бы почти неисчерпаемым фондом для обеспечения дворянства. Верховная власть получила бы возможность создать себе здесь серьезную опору из служилых людей, обязанных только ей, не связанных вековыми узами со старой русской аристократией, в которой Иван Грозный видел своего главного врага. Активное освоение новых территорий полностью изменило бы социальную ситуацию в центре, да и сам этот центр, ядро русских земель, поневоле сместился бы к югу. Можно по-разному относиться к объяснению национального характера климатическими условиями, но отрицать влияние географического фактора на культуру и психологию любого народа бессмысленно. На южных окраинах страны и в реальной истории в XVI—XVIII веках складывалась уникальная культура казачества. Но речь идет не о пограничье, а об огромных территориях, которые могли бы стать внутренней Россией, сильно изменив ее привычный нам облик!

Конечно, спрогнозировать все последствия такого поворота крайне сложно. К чему, например, мог привести отток населения на окраины? Как известно, разорение и обезлюдение страны в ходе правления Ивана Грозного вылилось в закрепощение крестьян. Но крепостное право стало результатом глубочайшего кризиса, тогда как освоение южных просторов означало бы экономический и культурный подъем. А значит, жизнь вполне могла подсказать иные, не столь пагубные для страны способы решения этой проблемы. Можно представить себе, что помещики стремились бы удержать крестьян разнообразными льготами, что вело бы к росту благосостояния народа, как это, например, произошло в XIV веке в Европе после того, как страшная эпидемия чумы вызвала здесь острый дефицит рабочих рук.

Еще важнее было бы то, что здесь, на огромных пространствах плодородной земли, рядом с поместьями появилось бы множество свободных крестьянских общин, лишь государству обязанных платежом налогов. Подобно крестьянам севера России, также не знавшим гнета феодалов, жители юга стали бы гордым, свободным и независимым народом, привыкшим самому решать свою судьбу.

Верховная власть получила бы в их лице серьезную опору, которая позволила бы ей противостоять своекорыстию дворянства. Россия не стала бы «страной рабов, страной господ»…

Впрочем, фантазия, кажется, завела нас слишком далеко. А потому вернемся в середину XVI века.

Альтернатива 2

Чему помешала опричнина?

Один из результатов втягивания страны в Ливонскую войну проявился почти сразу. Порвав со своими ближайшими советниками, Иван IV все чаще и откровеннее стал давать волю своему крайне вспыльчивому и авторитарному характеру. Начались серьезные трения между ним и боярской элитой, всячески подогревавшиеся литовцами. Болезненно мнительный царь, выросший в тяжелой атмосфере не прекращавшейся борьбы аристократических кланов, местнических склок и нежелания бояр умерять свою сословную спесь даже перед ним, государем всея Руси, нашел простое и понятное объяснение внутренних и внешних проблем. Доходящее до прямой измены своекорыстие знати — вот в чем корень всех бед! Спасение же — в неограниченной власти царя, не обязанного отчетом никому, кроме Всевышнего.

Переломным оказался 1564 год. Серьезное поражение в войне, бегство Курбского, ропот бояр, начало убийств недовольных без суда и следствия, по одному приказу царя… А в декабре Москва была потрясена отъездом Ивана Васильевича в Александрову слободу. Наступило страшное для страны время опричнины.

Об опричном терроре написано очень много. Историки и публицисты вот уже который век спорят о его смысле и последствиях. Одни прямо или косвенно оправдывают действия царя, другие объясняют их его психической болезнью, третьи, проводя параллели с тоталитарными режимами XX века, говорят о собственной логике террора, который легко развязать, но очень трудно остановить, который обладает колоссальной развращающей силой и способен превратить в маньяка даже относительно здорового человека. Попробуем, однако, представить себе развитие событий без опричнины.

Была ли она неизбежна или даже просто необходима? Нет, если иметь в виду внутреннюю консолидацию, сплочение страны, а не устрашение ее, подавление всякого искреннего слова и уничтожение любой самостоятельной мысли. Но может быть, опричнина способствовала борьбе с внешними врагами?

По мнению современного историка Б.Н. Флори, на боеспособности дворянского ополчения (ядра русской армии) она сказалась отрицательно, нарушив сложившиеся связи, которые обеспечивали сплоченность отдельных дворянских отрядов («сотен»), формировавшихся из жителей одного уезда. Можно также отметить, что, когда наказанием за неудачу на поле боя является казнь, военачальники редко склонны проявлять инициативу и рисковать, а без этого побед не бывает. В свою очередь, опасаясь отстаивать свое мнение и даже просто отражать в донесениях реальное положение дел, дипломаты начинают угадывать, какие известия приятны «наверху», результатом чего становятся крупные дипломатические просчеты. Но, пожалуй, важнее всего другое. Успех в войне, которая велась под знаменем возвращения древних русских «отчин» (нынешних Прибалтики, Украины и Белоруссии), в значительной степени зависел от того, удастся ли завоевать симпатии или, по крайней мере, не вызвать противодействия местных жителей.

Понимая, насколько трудно русским заручиться поддержкой иноязычного и инокультурного населения Прибалтики, царь решил создать здесь вассальное «Ливонское королевство», на трон которого был посажен датский принц Магнус. Но вот беда: жители Ливонии к тому моменту были хорошо осведомлены об ужасах опричнины и воодушевления от идеи подчинения Москве не испытывали. «Если бы неприятель со стотысячным войском пробыл в России, воюя целый год, то немыслимо, чтобы он нанес Московиту такие убытки, которые тот нарочно наносил сам себе», — писал один из них, таллинский священник Бальтазар Рюссов, об опричном разгроме соседнего Новгорода. В сопредельных и далеких европейских странах и без того распространялись легенды о «варварской Московии». Свою лепту вносили в них и побывавшие на Руси путешественники, и «диссиденты» (так появилась знаменитая «История о великом князе Московском» князя Курбского). Тяжелая рука царя Ивана становилась притчей во языцех.

Отдельная тема — насколько опричнина усугубила социальный и экономический кризис в стране, внутренне ее ослабив. Наложившись на войну, татарские набеги, эпидемии и неурожаи (все эти бедствия, несомненно, обусловливали одно другое), она привела к тому, что в решающий момент борьбы с противником, уже на рубеже 1570—1580-х годов, государство оказалось просто не в силах воевать дальше, и правительству пришлось спешно заключать мир на условиях, которые никак нельзя было назвать удовлетворительными.

Словом, опричнина во всех отношениях пагубно отразилась на ходе Ливонской войны. Не будь ее, кто знает: быть может, у Руси появился бы шанс на победу над Швецией и Речью Посполитой (так стало называться объединенное Польско-литовское государство после заключения Люблинской унии 1569 года). В то время эти страны отнюдь не были необычайно сильными противниками. Почетный же мир означал, что страна получает выход к Балтийскому морю и прорубает «окно в Европу», причем не жертвуя собственной уникальной культурой, без механического заимствования европейских обычаев и нравов, как это произошло при Петре I, а следовательно, без раскола нации на европеизированную элиту и огромную массу чуждого ей народа. Даже не овладев Таллином и Ригой, с одной лишь Нарвой, превратившейся за годы войны в крупнейший русский порт и утраченной по мирному договору со Швецией, страна имела бы все шансы построить собственный флот и начать торговлю с европейскими странами. Русские корабли уже в конце XVI века могли появиться в Гамбурге и Копенгагене, Дувре и Амстердаме. Постепенное, без надрыва, вхождение Руси в Европу могло бы стать не самоцелью, достигнутой за счет разорения народа и напряжения всех его сил, а лишь средством обеспечения его культурного и экономического роста.

Альтернатива 3

Царь-государь и великий князь всея Руси, король польский, великий князь литовский…

Но независимо от победы на поле битвы у Ивана IV вроде бы появился шанс с триумфом завершить затянувшуюся войну. В 1572 году умер польский король и «по совместительству» — литовский великий князь Сигизмунд II, последний представитель династии Ягеллонов, по традиции правившей Польско-литовским государством. На вакантный престол объявилось несколько претендентов, в числе которых были… русский царь и один из его сыновей — Федор. На первый взгляд странная идея — даже думать об избрании своим монархом главы враждебного, воюющего с вами государства. Однако ведь и Речи Посполитой война обходилась очень дорого, конца ей видно не было, а подобный необычный шаг, казалось, сулил польской шляхте ощутимые выгоды. В ее глазах избрание русского короля совсем не означало, что на престоле на веки вечные воцарится русская династия — следующим королем могли выбрать кого угодно. Кроме того, почему бы новому королю (или его отцу) на радостях не передать Польше некоторые спорные земли (например, Смоленск или недавно взятый русскими Полоцк)? Надо только потребовать, чтобы он обязался беречь традиционные шляхетские свободы…

Конечно, эти иллюзии относительно намерений и склонностей Ивана Грозного, скорее всего, рассыпались бы в прах при ближайшем с ним знакомстве. Лучше же знавшее царя литовское дворянство изначально ориентировалось на кандидатуру слабого и неспособного кем бы то ни было управлять Федора Иоанновича, предполагая, что он станет удобной ширмой для владычества магнатов.

Предвидел такую возможность и царь, совсем не собиравшийся отпускать Федора. В свою очередь сам он, нереалистично оценивая свои шансы, активных усилий снискать благоволение шляхты не предпринимал, полагая, что это она, шляхта, должна отправлять к нему послов. В итоге королем был избран французский принц Генрих Анжуйский. Впрочем, он пробыл на троне недолго. Получив известие о смерти своего брата, Карла IX, Генрих предпочел польской короне французскую и попросту сбежал.

На новых выборах у Ивана IV появились еще большие шансы: в среде польской шляхты сложилась целая партия его сторонников, недовольных засильем литовских магнатов. Сам царь, учтя прежние ошибки и скрепя сердце, сумел сформулировать массу заманчивых предвыборных обещаний. Однако и на этот раз в самый ответственный момент умом его овладела очередная внешнеполитическая химера: он решил, поддержав кандидатуру императора Священной Римской империи Максимилиана II Габсбурга, поделить с ним Речь Посполитую, захватив Ливонию и Литву, а затем совместно двинуться на Османскую империю. В результате же на польском троне оказался энергичный полководец и злейший враг Москвы — трансильванский князь Стефан Баторий, сразу перешедший к активным боевым действиям против Руси.

Что было бы, окажись Иван IV умнее и дальновиднее? Даже и в этом случае он, скорее всего, потерпел бы в политической игре, сопровождавшей выборы, поражение. Зато маловероятный, но возможный успех совершенно изменил бы не только политическую ситуацию в Восточной Европе, но и внутреннее положение в Московском государстве. При всем своем желании царь, наверное, не смог бы «переварить» своеволия шляхты. Неизбежен был конфликт, в который были бы втянуты другие державы. Внутрироссийские проблемы оказались бы на втором плане; скорее всего, царь примирился бы с русской знатью (точнее, с тем, что от нее осталось) и обратил бы свои незаурядные способности на новых подданных. Дальнейшее развитие событий прогнозированию поддается с трудом. Ясно, однако, что Русскому государству внешнеполитические авантюры не принесли бы ничего, кроме новых бед.

Альтернатива 4

Ненаписанная пьеса Вильяма Шекспира

Во враждебном земном мире, полном своекорыстных лжецов и затаившихся предателей, у царя Ивана была одна очень странная отдушина, достаточно далекая, чтобы при ближайшем рассмотрении не оказаться такой же обманкой, как другие. Этой мечтой был… туманный Альбион. К Англии он испытывал необъяснимое с рациональной точки зрения чувство — по словам российского историка А.И. Филюшкина, в его общении с британцами проглядывала «странная смесь хвастливой спеси, мальчишеского желания поразить воображение заморских гостей с неосознанным преклонением». А чего стоит его переписка с Елизаветой I, фрагмент которой был процитирован выше! Даже сейчас, спустя четыре с половиной века, это письмо королеве шокирует английских ученых, занимающихся эпохой Тюдоров, своей бесцеремонностью и вместе с тем какой-то невероятной искренностью. Не зря недоброжелатель англичан дьяк Андрей Щелкалов (фактически — русский министр иностранных дел) сразу после смерти Ивана IV послал к британскому послу человека с известием, облеченным в саркастическую фразу: «Английский царь умер».

История русско-английских отношений началась в 1553 году, когда едва уцелевшее торговое судно экспедиции под командованием Ричарда Ченслера, искавшей северный морской путь в Китай, пристало к русскому берегу Белого моря. Англичане были милостиво приняты в Москве, организованная вскоре Московская компания получила разнообразные привилегии и землю в центре русской столицы (на Варварке). Царь, конечно, желал заполучить могущественную морскую державу в союзники. Однако его планы в отношении Альбиона были при этом очень далеки от банального прагматизма, тем более что мало-мальски трезвый расчет не оставлял бы здесь никакой почвы для иллюзий. Московия была для англичан далекой и варварской страной, вступать с которой в серьезный альянс не имело ни малейшего смысла.

Но мечта препятствий не знает. Уже в 1567 году, в разгар опричного террора, царь обратился к Елизавете с очень необычным предложением: королева и ее правительство должны гарантировать государю всея Руси, что в случае необходимости он найдет в Англии убежище и будет принят здесь с подобающими почестями. В свою очередь Иван IV вполне серьезно обещал при необходимости оказать британской королеве аналогичную услугу. Переговоры на эту тему отнюдь не были фарсом (хотя элемент политической игры в них, очевидно, присутствовал). Во всяком случае, к мысли об отъезде в далекую заморскую страну царь возвращался неоднократно. Не будем отыскивать корни этой навязчивой идеи. Очевидно одно — подобные ide fixe, как известно психологам, реализуются очень редко, в стрессовых, «пограничных» ситуациях. Ничто, однако, не мешает нам допустить возможность возникновения такой ситуации в крайне нестабильной обстановке конца 1560-х — начала 1580-х годов. Как много заманчивых картин рисует воображение при одной мысли о столь невероятном ходе событий! Иван Васильевич Грозный вникает в нюансы парламентской процедуры в Палате общин, наблюдает за казнью Марии Стюарт, ведет столь любимые им богословские споры с оксфордскими профессорами…

Всмотримся в одну из множества подобных фантазий. Приехавший в Лондон на рубеже 1590-х годов молодой актер, конечно, обратил внимание на странного старика, которого еще более странного вида слуги часто приносили на спектакли (ходить он был не в состоянии). Выразительное и даже жутковатое лицо необычного зрителя отражало во время представления целую гамму противоречивых чувств — от брезгливости до страха.

История русского царя, на чьей совести, как говорили, были тысячи жизней и который сейчас доживал свой век в изгнании и одиночестве, заинтересовала Вильяма. Но лишь полтора десятилетия спустя, в 1605 году, уже, казалось, забытый образ варвара вдруг воскрес и стал неотступно его преследовать. Шекспир знал: избавиться от него можно, только дав ему жизнь. Трагедия «Царь Айван» была поставлена на сцене «Глобуса» в том же году.

А была ли альтернатива?

Мнение историка

Игорь Павловский, кандидат исторических наук, доцент МГУ им. М.В. Ломоносова

Чего не сделал Иван Грозный?

Что же принесло русскому государству правление Ивана IV — величайший взлет или величайшее падение? Историк Р. Г. Скрынников видит именно в опричнине Ивана Грозного причину Смутного времени, наступившего на Руси в начале XVII века. При Иване Грозном с Россией действительно что-то случилось. Английские путешественники середины XVI века писали о ней как о богатой и сильной стране, но уже к 1580-м годам констатируются повсеместное запустение, нищета. Кто же виновник этого кризиса? Как правило, виновным признается царь Иван IV.

Надо признать, что отчасти причиной этих обвинений стал он сам. Он действительно был большим любителем политических спектаклей и сам создал образ Грозного царя, единолично управляющего судьбой своей страны. И хотя этот образ противоречит многочисленным и сложным факторам внутренней жизни России, сила таланта русского царя была настолько велика, что мы, не рассуждая, принимаем его театральный лик борца с самовластием боярства — государя, который, не жалея сил, вытравлял крамолу и предательство из своего государства. Между тем историки В.Б. Кобрин и С.Б. Веселовский, проведя исследование списков репрессированных Иваном IV людей, а также списки земельного реестра — до и после опричнины, — пришли к выводу, что репрессии не носили исключительно антибоярской направленности, а были по своему характеру куда сложнее.

Известно, что в организации опричнины участвовали знатные боярские фамилии. Читая письма Андрея Курбского, можно видеть его упреки царю в том, что тот устранил «хороших» советчиков (читай — Курбского) и поставил рядом с собой других — тоже бояр, но злобных, хитрых и «плохих». Но мы тем не менее привыкли верить царю в том, что он — самодержец, борющийся с боярством. Таковы воздействие и сила образа, созданного самим Иваном Васильевичем. Он ни в коем случае не желал выглядеть слабым, для него — лучше необоснованно жестоким, чем слабым. В известной полемике с Курбским царь мог бы легко парировать упреки в самовластии указанием на тот факт, что он первым в русской истории созвал русский парламент — Земский собор, но ни в одном историческом документе Ивана Грозного мы не найдем ни слова об этом историческом решении. Видимо, потому, что ему было стыдно говорить о том, что он считал слабостью, которая разрушала образ бесконтрольного владыки и хозяина Земли Русской. Можно указать и на земскую реформу Ивана IV, которая в совокупности с так называемой губной реформой, проведенной при его матери Елене Глинской, завершила создание русского самоуправления от крестьянской общины до Земского собора. Но опять же — где Иван с гордостью упоминает об этом своем судьбоносном деянии? Нигде. В нашем сознании Иван Грозный прочно связывается не с земской реформой, Земским собором, крупными успехами во внешней политике, процветанием экономики, а — с установлением самодержавия, опричниной, поражением в Ливонской войне, опустевшими деревнями, по которым разъезжали опричники, превосходящие в своей жестокости все мыслимые пределы, а еще — с хрестоматийным живописным полотном «Иван Грозный и сын его Иван»…

А так ли ужасен и кровав был пресловутый Иван IV? Не имея желания превратить его образ во что-то исключительно добродетельное, не могу и бездумно повторять наветы на него. По разным подсчетам (все они по понятным причинам не отличаются особой точностью), царь Иван за время своего царствования погубил от 3 до 30 тысяч человек. Хотя, ужасаясь этими фактами, к другим коронованным диктаторам и убийцам мы почему-то относимся с куда меньшей строгостью. Откуда же такой подход, такая двойная нравственная бухгалтерия?

Французский король Карл IX за одну только Варфоломеевскую ночь зарезал несколько тысяч своих подданных. А Генрих VIII — этот женолюбец и религиозный реформатор, разве ассоциируется у нас с образом кровавого безумца? Нет. А ведь этот монарх только по религиозным приговорам казнил около 100 тысяч человек. Но раз сам Генрих не говорил, что он кровавый диктатор, мы и не считаем его таковым. Напрасно автор материала пишет о репрессиях Ивана IV как о чем-то из ряда вон выходящем. Вопиющими были, скорее, их отнюдь не большие масштабы и определенная осмысленность.

Автор, достаточно интересно повернув проблему правления великого государя, пользуется широко распространенными стереотипами, как доказанными фактами, оперирует поэтически-политическими образами — как истиной. Так, он пишет о том, что «на Руси постепенно утверждалось и представление о Москве, как Третьем Риме, и о «русском мессианстве», и о «крестовых походах» применительно к Руси — как о само собой разумеющихся фактах.

О крестовом походе русских князей против половцев в 1111 году, не греша против исторической истины, говорить еще не зазорно, но что можно сказать о веке XVI? А потому сомнения в историчности такого подхода имеют место. Что же касается идеи «Москва — Третий Рим», то считать ее идеологической доктриной Московского государства, по моему мнению, не более чем политический стереотип. Определение это было впервые употреблено монахом одного из псковских монастырей Филофеем в письме к государю московскому Василию III. Письмо было ругательным. Страна, которая осталась единственным в мире оплотом православия, по мнению автора письма, погрязла в самых разнообразных грехах. С трудом представляется, что Василий III или Иван IV цитировали такое послание в идеологических целях. Трудов Василия не осталось, в текстах же Ивана и его сына Федора ничего подобного не встречается.

Византия, прежде чем обратиться к Западу и Римскому Папе за помощью против турок, много раз взывала к своим единоверцам. Но ни одного раза русские не выказали ни малейшей заинтересованности в подобных действиях. После этого Константинополь обратился к Риму и, заплатив за предполагаемую, но не состоявшуюся помощь позором флорентийской унии, пал под ударами турок. О каком же мессианстве Ивана Грозного можно говорить? Иван Васильевич принимал в подданство и мусульман, и язычников, даже не требуя от них акта принятия православия.

Нельзя согласиться с автором статьи и в том, что Адашев, Сильвестр и Андрей Курбский были удалены от царского двора из-за споров о Ливонской войне. Это один из центральных вопросов, где связываются воедино внешняя и внутренняя политика государя, но — связываются напрасно. Здесь не одна причинно-следственная связь, а целых две большие проблемы. Первая из них — причина разрыва царя с кругом его ближайших советников (избранной Радой), вторая — предпосылки Ливонской войны.

Идея этой войны родилась отнюдь не в теремах Московского Кремля. Когда мы говорим об открытии в конце XV века Американского континента, то редко задумываемся об огромных экономических последствиях этого события. В начале XVI века в трюмах испанских и португальских кораблей в Европу потекли реки серебра. Количество этого благородного металла было таково, что цена на него упала сначала в десятки, а потом и в сотни раз. В результате в Западной Европе произошла так называемая «революция цен» (выросших в те же десятки раз). При этом создалась очень большая разница в ценах между Западной и Восточной частями Европы. Даже в центр континента серебро не поступало в таких огромных количествах, а восточнее — и вовсе не доходило. Так что цены на продукты и сырье в Польше и Литве были немногим выше, чем в начале XVI века, в России же они не изменились вовсе. Покупать в восточных районах Европы все, что продадут, везти на Запад и там продавать, получая сотни процентов чистой прибыли, — вот что занимало умы европейских торговцев в течение XVI и XVII столетий, пока держалась эта разница цен. Если бы Московское государство не было отброшено от Балтийского моря, куда его привел Иван Грозный, то миллионы рейхсталлеров, которые Германия, Польша, Литва и Швеция надеялись получить на спекулятивной торговле, уплыли бы в карман московитов…

Так что Ливонскую войну Русь не выбирала. Война была навязана ей европейской дипломатией, европейскими экономическими интересами и внутренними проблемами.

Кажется, что прибывший через Архангельск к московскому государю английский посол Ченслер лукавил, объясняя, что он будто искал транзитную дорогу на Восток. Англия получила от России именно то, что хотела от нее получить Германия — монопольное право закупать по российским ценам российские же продукты и везти их в Европу.

Приезд английского посла и полученные им для своей страны права означали, что Русь фактически вступила в общеевропейскую борьбу на стороне коалиции молодых национальных монархий. Готов был сложиться военно-экономический союз — Англия, Франция Московия — против Германии, Испании, Нидерландов и Польши. Переписка Ивана Грозного с Елизаветой I — вовсе не проба пера в эпистолярном жанре, а разговор союзников. Не случайны упреки Ивана английской стороне в невыполнении взятых ею на себя обязательств. Англия просто использовала Россию, и иллюзии Ивана IV относительно честного союза с ней, несомненно, были его крупной внешнеполитической ошибкой.

Возможно, лучше было бы осваивать южнорусские земли, но такой возможности у страны не было, поскольку на территорию Руси пришла общеевропейская война. И война эта была не с Ливонским орденом, Речью Посполитой и Швецией (таковую войну русские еще могли бы выиграть). Война велась с потоками того самого американского серебра. И вот ее, да еще с учетом того, что в 1568 году император Священной Римской империи Максимилиан II Габсбург заключил мир с турецким султаном Селимом II, признав себя его данником, и направил военную экспансию Турции на Москву, Россия выиграть не могла никак.

Действительно, существовавшая альтернатива касалась методов ведения внутренней политики. Это очень непростая тема, которая, несомненно, заслуживает отдельного разговора. Однако и тут внешнеполитические проблемы наложили сильный отпечаток на весь ход внутриполитических процессов. Величайшее напряжение сил в многолетней войне имело следствием опустение русских деревень к 1580-м годам.

Если принять во внимание все упомянутые обстоятельства, то отношение к Ивану IV неизбежно меняется. В сознании возникает рассудительный и, когда надо, решительный государственный деятель, хотя и не лишенный иллюзий во внешней политике и осложняющий свою внутреннюю политику склонностью к театрализованным эффектам. Вот только правление его пришлось на тот период в истории Европы, когда для России сложилась крайне неблагоприятная внешнеполитическая обстановка.

Вначале царствования Ивана Васильевича его умение слушаться советов и желание проводить взвешенную политику привели страну к экономическому подъему и росту ее военного потенциала. Но именно эти события породили среди европейских держав зависть и недоверие к Московскому государству, создали условия для формирования против него «восточного барьера». В этой ситуации Ивану IV не хватило сдержанности и таланта не спешить, которыми обладал, например, его дед Иван III. Была ли возможность избежать катастрофы? Возможно, да. Эта возможность касалась методов ведения внутренней политики уже во второй половине 1560 — начале 1580-х годов, когда линия поведения Ивана оттолкнула от него русское общество. Царю не хватило мудрости увидеть источник суверенности его власти. Последствия такого выбора сказались не только на Московском государстве, но и на всем православном мире: решающий успех войскам Стефана Батория принесли недавние союзники русских — казаки Запорожской Сечи. Русь стала на пагубный путь борьбы государства и общества.

В. Б. Кобрин (1930 - 1990 гг.) - советский историк, крупный специалист по истории средневековой России. В 1982 г. защитил докторскую диссертацию на тему «Землевладение светских феодалов и социально-политический строй России ХV - XVI вв.» Четверть века вел преподавательскую работу в ведущих московских вузах, где прошел путь от ассистента до профессора.

Традиции деспотизма реально существовали в политической практике тогдашней России. Впрочем, вероятно, иначе опричнины бы и не было: не может победить альтернатива, не имеющая корней в историческом прошлом страны. Вопрос состоит в другом: была ли опричнине альтернатива? Существовала ли проблема выбора пути централизации? А следовательно: только ли эти, деспотические традиции получил в наследство от своих предков Иван IV? Думается, нет. Дело не только в том, что деспотическая жестокость и Ивана III, и Василия III могут показаться мягким и либеральным правлением по сравнению с массовыми казнями и садизмом Ивана Грозного. Важнее другое: ни к деспотизму, ни даже к насилию (хотя оно применялось часто) не сведешь методы управления Ивана III и Василия III. Они умело привлекали на свою сторону и бывших независимых князей, и их вассалов, давая им то щедрые посулы, то реальные привилегии. Отец и дед грозного царя использовали реальную заинтересованность всего господствующего класса в централизации. Элементы же деспотизма в их деятельности были вызваны особым характером форсированной централизации, опиравшейся не на прочные предпосылки, а на едва наметившиеся тенденции развития.

Подобная альтернатива - самодержавная монархия «с человеческим лицом» - даже начала осуществляться в годы правления Избранной рады.

Под таким названием в историю, с легкой руки Курбского, вошло правительство, возглавлявшееся Адашевым и Сильвестром. За десять лет своего пребывания у власти Избранная рада провела столько реформ, сколько не знало никакое другое десятилетие в истории средневековой России. Правда, предпосылки реформаторской деятельности складывались еще до выхода Адашева и Сильвестра на историческую сцену. Так, в малолетство Ивана IV, при правлении его матери Елены Глинской начали постепенно проводить в жизнь реформы местного управления (о них - несколько позже, ибо завершились эти преобразования уже при Избранной раде). В 1547 г. семнадцатилетний Иван IV впервые официально принял титул царя, считавшийся равным императорскому. Новый титул не только резко подчеркивал суверенность русского монарха во внешних сношениях, особенно с ордынскими ханствами (ведь ханов на Руси называли царями), но и четче, чем прежде, отделял государя от его подданных: не только эпитетом «великий» отличался он теперь от находившихся у него на службе князей - нельзя уже было заподозрить в нем первого среди равных. Царский титул закрепил превращение князей-вассалов в подданных. Однако торжественная коронация все же лишь создавала важную предпосылку для движения по пути централизации, а не вела к ней. Реформы ускорила сложившаяся в стране в конце 40-х годов обстановка. В годы малолетства Ивана IV шла острая борьба за власть между боярскими группировками. Эти междоусобия дезорганизовали правительственный аппарат, и без того еще слабый. Ничто не сдерживало произвол наместников; современник писал, что они были в те годы «сверепы аки львове». Конец 40-х годов знаменовался взрывами народного недовольства. Летом 1546 г. новгородские «пищальники» (стрельцы) обратились к великому князю с жалобами на боярские притеснения. Получив отказ защитить их, они вступили в бой с дворянами. В начале июня 1547 г. с жалобой на злоупотребления наместника к Ивану IV обратилась делегация псковичей, с которой семнадцатилетний царь жестоко расправился.

Наконец, в конце того же месяца разразилось мощное восстание в Москве. Поводом к нему был страшный пожар 21 июня, уничтоживший практически весь город. Ненависть к боярам, стоявшим у власти, была столь велика, что москвичи обвинили их – царских родственников, князей Глинских - в поджоге. Дядя Ивана IV, князь Юрий Глинский, был убит толпой, целое посадское войско, вооруженное метательными копьями - сулицами и щитами - во главе с городским палачом (он, видимо, должен был на месте казнить Глинских) отправилось в подмосковное село Воробьеве, где царь нашел убежище от пожара. С трудом царю удалось уговорить восставших разойтись, убедив их, что Глинских в Воробьеве нет. В те же годы двум тысячам воинов пришлось отправиться в Опочку (в Псковской земле), чтобы подавить восстание против сборщиков податей. В селах же «ратаи» (пахари, крестьяне), по словам священника Ермолая Еразма, «всегда в волнениях скорбных пребывающа, еже не единаго ярма тяготу всегда носяще».

Именно народные движения поставили правящие круги страны перед необходимостью действовать. В такой обстановке и пришли к власти Сильвестр и Адашев. Одним из первых мероприятий было создание центральных органов государственного управления - приказов (до середины 60-х годов их называли «избами»). Два ранее существовавших общегосударственных ведомства - Государев Дворец и Государева Казна - обладали нерасчлененными функциями, занимаясь часто одними и теми же делами. Специализация государственных чиновников - дьяков и подьячих - носила личностный характер: тот или иной дьяк просто чаще получал поручения определенного рода.

Одним из первых приказов была Челобитная изба, которую возглавил Адашев. Задачей этого учреждения было принимать челобитные на имя государя и проводить по ним расследование. Тем самым Челобитная изба становилась как бы высшим контрольным органом. Руководство этим приказом давало в руки Адашеву огромную власть. Говорили, что боярин, который затягивает рассмотрение челобитной, «не пробудет без кручины от государя», а если на кого разгневается Адашев, «то бысть в тюрьме или сослану».

Главой Посольского приказа - ведомства иностранных дел - стал дьяк Иван Михайлович Висковатый, который около двадцати лет руководил русской внешней политикой, пока не был казнен в годы опричнины по вздорному обвинению. Поместный приказ занимался распределением поместий и вотчин между служилыми людьми. Разрядный приказ стал своего рода штабом вооруженных сил: определял, сколько и из каких уездов служилых людей должно выйти в полки, назначал командный состав. Разбойный приказ вел борьбу против «разбоев» и «лихих людей». Земский приказ ведал порядком в Москве. В 1550 г. царь вместе с Боярской думой «уложил» новый судебник – свод законов. Старый, принятый еще в 1497 г. при Иване III, не только уже устарел, но был, видимо, и забыт. Судебник 1550 г. был гораздо лучше систематизирован, чем его предшественник, учитывал судебную практику: исходя из нее, были отредактированы многие статьи. В 1550 г. были впервые установлены наказания для взяточников - от подьячих до бояр.

Существенные реформы были проведены в жизни церкви. В период феодальной раздробленности в каждом княжестве существовали свои, «местночтимые», святые. В 1549 г. церковный собор провел канонизацию «новых чудотворцев»: местные святые превратились в общерусских, создался единый для всей страны пантеон. В 1551 г. состоялся новый церковный собор. Книга его решений содержит сто глав, почему и сам собор обычно называют Стоглавым. Его задачами были - унификация церковных обрядов (в разных землях постепенно накопились мелкие различия в порядке церковной службы) и, главное, принятие мер по улучшению нравов духовенства, чтобы повысить его авторитет. Собор резко осудил произвол настоятелей, расточающих при помощи своих родственников монастырские богатства, разврат в монастырях, пьянство духовенства. Выступая в принципе против «пьянственного пития», отцы собора оставались реалистами: они писали, что монахам разрешено пить вино умеренно, «во славу божию» - по одной, две, три чаши. Однако после третьей чаши монахи обычно забывают о мере «сих чаш» и пьют «до пьянства».

Собор категорически запретил держать в монастырях водку («горячее вино»), не дозволил «фряжские» (виноградные) вина: дело, видимо, не только в значительно меньшей крепости этих напитков, но и в их дороговизне (импортный товар), не дававшей возможности употреблять их неумеренно. Протопопы должны были наблюдать, чтобы рядовые священники «не билися и не лаялися и не сквернословили, и пияни бы в церковь и во святый алтарь не входили и до кровопролития не билися».

Реформы коснулись и организации господствующего класса. Было несколько ограничено местничество. Этот обычай, возникший на рубеже XV-XVI вв. и просуществовавший до его отмены в 1682 г., состоял в том, что при назначении служилых людей на те или иные должности учитывалась прежде всего их «порода» - происхождение, а не личные заслуги. Основой местнического «счета» была не абстрактная знатность, а прецеденты, «случаи». Потомки должны были находиться друг с другом в тех же служебных отношениях - начальствования, равенства, подчинения, - что и предки. Если дед одного дворянина был первым воеводой, а дед другого - вторым при нем, то на любой другой совместной службе, хотя бы на обеде в царских палатах, их внуки должны были сохранять то же соотношение: внук первого воеводы выше, второго - ниже. При местнических счетах часто выстраивали длинную цепочку «случаев»: мой дядя был выше такого-то, а тот был выше другого, а этот - выше отца моего сослуживца, а потому мне «невместно» быть ниже его или равным с ним. Пропустить «невместное» назначение было опасно: другие роды получали в свои руки мощное оружие и против получившего это назначение, и против его родни, и против его потомства.

У местничества, с точки зрения правительства, были и явные плюсы. Дело, видимо, не в том, что оно, как часто полагают, лишало боярство единства и позволяло государю разделять и властвовать. Важнее, что, основанное на прецедентах, оно тем самым обеспечивало первенство тем боярским родам, которые раньше перешли на службу московским государям и были связаны с ними традициями верности. Недаром благодаря «случаям» отпрыск старого нетитулованного московского рода часто оказывался выше князя-рюриковича. И хотя, одновременно, местничество сдерживало произвол в назначениях, в военной обстановке оно создавало ненужные помехи. Недаром царь Иван жаловался, вспоминая казанский поход: «С кем кого ни пошлют на которое дело, ино всякой розместничается на всякой посылке и на всяком деле, и в том у нас везде бывает дело некрепко».

Указ 1550 г. ввел два ограничения местничества. Первое касалось молодых аристократов. Их, естественно, нельзя было в 15-18 лет (с 15-ти лет начинали службу) назначать воеводами, а дать низкое назначение тоже было невозможно: «поруха» чести. Было решено, что служба молодых людей на невысоких должностях не считается прецедентом. Теперь знатные юноши могли спокойно проходить своего рода стажировку в войсках, прежде чем стать «стратилатами». Кроме того, был сужен круг лиц, считавшихся на совместной службе: тем самым сразу уменьшалось число местнических счетов.

В 1555-1556 гг. было подготовлено и принято Уложение о службе. Издавна все феодалы-землевладельцы были обязаны нести воинскую службу. В этом отношении не было различий между вотчинниками и помещиками. Однако сама эта служба не была регламентирована. Уложение установило точный порядок. Было определено, с какого количества земли должен выходить вооруженный воин на коне. Если вотчины или поместья феодала были большими, то он был обязан выводить с собой вооруженных холопов. Приводившие больше, чем положено, людей получали денежную компенсацию - «помогу», недовыполнившие норму платили штраф.

Деньги на «помогу» надо было изыскать: при слабом развитии товарно-денежных отношений наличных монет часто не хватало и у весьма богатых людей. Хронический дефицит денег был характерен и для государевой казны. Дополнительные ресурсы рассчитывали получить благодаря проводившейся одновременно реформе местного управления.

Власть на местах издавна принадлежала наместникам (в уездах) и волостелям (в их подразделениях - волостях и станах). Они получали эти территории в «кормление». В пользу кормленщика шли судебные пошлины и определенная «доходным списком» часть налогов. Кормления были не столько системой администрации и суда, сколько системой вознаграждения феодалов за службу: должности наместников и волостелей на определенный срок они получали в воздаяние за участие в военных действиях. Именно поэтому система кормлений не была эффективной: наместники и волостели знали, что они уже «отработали» свои доходы на ратном поле, а потому небрежно относились к своим судебно-административным обязанностям, часто передоверяли их своим «холопам», заботясь лишь о получении положенного «корма» и судебных пошлин. Теперь кормления отменялись, деньги, которые прежде шли кормленщикам, отныне взимало государство в качестве налога - «кормленичьего окупа». Из этого централизованного фонда можно было платить «помогу» служилым людям.

Вместе с тем централизация еще только начиналась.В распоряжении государства не было еще ни кадров администраторов, ни денег, чтобы платить жалованье за гражданскую службу. Поэтому отправление власти на местах было возложено на выборных представителей населения, причем, так сказать, «на общественных началах» - бесплатно. Дворяне выбирали из своей среды губных старост, в уездах же, где не было частного феодального землевладения, и на посадах черные крестьяне и горожане выбирали земских старост. Им в помощь избирали целовальников (те, кто принес присягу - поцеловал крест) и губных и земских дьячков, своего рода секретарей. Правда, эти должностные лица существовали и раньше, но их функции были ограниченны. Теперь же представители местных обществ стали полновластными администраторами.

Избранная рада действовала решительно, но, видимо, без разработанной программы действий. Так, в Судебнике, принятом всего за несколько лет до отмены кормлений, были тщательнейшим образом определены все права и обязанности наместников и волостелей. Эти статьи оказались устаревшими. Вероятно, в 1550 г. правительство еще не предполагало, что в скором времени отменит кормления. Идеи рождались у реформаторов как бы на ходу, в самом процессе преобразований.

Не все, впрочем, удалось осуществить. Так, реформы местного управления проводились в жизнь трудно. Пожилые и не очень здоровые люди, ставшие губными старостами (было предписано избирать на эту должность лишь тех дворян, кто уже не способен к военной службе), не горели желанием бросать свои имения и бесплатно выполнять многотрудные административные обязанности. Многие отказывались целовать крест, без чего нельзя было вступить в должность, некоторые уезжали из своих уездов в Москву. Новоявленных администраторов приходилось ловить, сажать в тюрьму (на время, чтобы не начинать снова поисков нового губного старосты) и насильно отправлять в свои уезды.

И все же реформы Избранной рады, хотя еще и не закончили централизацию государства, шли в этом направлении. Они привели к крупным военным и внешнеполитическим успехам. В 1552 г. русские войска взяли столицу Казанского ханства - Казань, что не удавалось сделать многие десятки лет. Казанское ханство было присоединено к России. Вслед за тем без боя капитулировала Астрахань (1556). Успешно, как отмечалось выше, шла поначалу и Ливонская война.

Разрыв царя с Адашевым и Сильвестром был спровоцирован смертью в 1560 г. царицы Анастасии: Иван IV обвинял своих вчерашних соратников даже в том, что они «счеровали» (околдовали) его любимую жену. «А и з женою вы меня про что разлучили?» - спрашивал царь Иван Курбского в своем послании.

Но причины разрыва были куда глубже: смерть царицы стала тем маленьким камешком, падение которого вызывает обвал в горах. Только охлаждение к Адашеву и Сильвестру могло заставить царя поверить вздорным обвинениям против них. Был, разумеется, и некий психологический конфликт: властолюбивый царь не мог долго терпеть рядом с собой умных и властных советников. Но и это важное обстоятельство недостаточно для объяснения того, что опала Сильвестра и Адашева повлекла за собой крутой поворот в политике правительства. Дело в том, что падение Избранной рады – только следствие того, что у царя и его советников были разные концепции централизации. Избранная рада проводила структурные реформы, темп которых не устраивал царя. Слишком торопливыми же структурные преобразования быть не могут. В условиях России XVI в., где еще не созрели предпосылки для централизации, ускоренное движение к ней было возможно только на путях террора. Ведь еще не был сформирован аппарат власти, особенно на местах. Да и только что созданные центральные ведомства-приказы действовали еще в традициях патриархальности.

Путь же террора, которым царь Иван пытался заменить длительную и сложную работу по созданию государственного аппарата, был неприемлем для деятелей Избранной рады. Разумеется, они не были тихими интеллигентами-просветителями, стремившимися привлекать сердца подданных лаской. Система ценностей века была сурова и жестока: существовала смертная казнь за многие преступления, было узаконено применение пыток, при помощи которых считалось совершенно нормальным добывать признания. Тюремное заключение не имело сроков, а потому часто превращалось в пожизненное. Беспрекословное повиновение властям считалось обязательным. Да и сам Алексей Адашев был человеком строгим и непреклонным. И все же для методов Избранной рады не был характерен массовый террор; в те годы страну не окутывала душная и губительная атмосфера всеобщего страха и массового доносительства. Наказания были жестокими, по сегодняшним меркам -- слишком жестокими, но относились только к виновным. Той лотерейности террора, когда никто не мог знать, не окажется ли он завтра на плахе и за какую вину, не было в 50-е годы.

Думается, именно это расхождение в принципах и породило сопротивление Сильвестра и Адашева тем или иным начинаниям царя, их упорство в проведении в жизнь собственной политики. Столкнулись не просто две силы, не просто два властолюбия, но и два разных пути централизации. Естественно, победа осталась за царем, а не за подданными. Реальная альтернатива опричной политике, таким образом, существовала и даже осуществлялась в течение примерно десятилетия.

Итак, во второй половине XVI в. выбор между двумя путями развития страны, в равной степени обусловленными уже накопившимися традициями, в известной степени определился личностью самодержца. В этой связи стоит остановиться на его фигуре. Нередко и современники, и потомки ищут разгадки характеров деспотов и тиранов не в исторической, а в психиатрической науке. Так, оживленно дискутируется вопрос, не был ли параноиком Сталин. Два врача-психиатра выпустили специальные исследования, посвященные психической болезни царя Ивана. Сознаюсь, я достаточно скептически отношусь к подобным изысканиям. Первое, что настораживает, когда речь идет о грозном царе, - база для таких разысканий. Известно, как не любят врачи- психиатры ставить диагнозы на расстоянии, только на основании рассказов близких больного, без личного контакта. В случае же с царем Иваном речь идет о событиях, отделенных от нас четырьмя с лишним веками. Как нелегко сегодня исследователю отделить слух от действительного факта! К тому же в большинстве источников царь предстает как некий символ власти, лишенный живых человеческих черт. В таких условиях сложить не только полную, но и достоверную картину характера практически невозможно.

Однако дело не только в чисто технических сложностях. Даже бесспорное установление факта психической болезни Ивана Грозного или любого другого правителя не снимает вопрос, а лишь порождает новый: какие условия и традиции жизни страны, ее государственного строя позволили психически больному человеку сохранять власть и добиваться выполнения собственных распоряжений? Ведь в те же годы психически заболевший шведский король Эрик XIV (как доносил со слов шведов русский дипломат, он стал «не сам у собя своею персоною») был легко отстранен от власти. Вопрос об оценке деятельности царя - не медицинский, а исторический.

Еще существеннее, как мне представляется, ошибочность некоторых исходных посылок версии о психической болезни. Оговорюсь, что невозможно отрицать какие-то отклонения от психической нормы у царя Ивана. Приступы бешеного гнева, во время одного из которых он смертельно ранил посохом с железным наконечником любимого сына - царевича Ивана Ивановича - свидетельствуют по крайней мере о психопатичности его натуры. К этим же проявлениям анормальности можно отнести и чудовищный садизм. При всей жестокости террора вряд ли у царя возникала необходимость самому лично рубить головы или руководить пытками. Видимо, мучения жертв доставляли царю наслаждение. Потому, должно быть, он был и изобретателен в изыскании особо мучительных способов, казней: ведь для политических целей было вполне достаточно простого отсечения головы или повешения; не было нужды поджаривать князя Воротынского на медленном огне, резать живым на куски дьяка Ивана Висковатого, взрывать бочки с порохом, привязав к ним монахов, зашивать людей в медвежьи шкуры и травить собаками... Все это так. Однако, отказывая царю Ивану в психической полноценности, чаще исходят из печальных и трагических итогов его царствования: не может быть нормальным человек, доведший страну до полного разорения, совершивший столько действий, вредных для государства,-- подобный ход рассуждений довольно обычен. Здесь ошибочна исходная посылка – эта аргументация не вызывала бы возражений, если бы целью Ивана Грозного было благо страны. Но интеллектуальные способности царя Ивана были направлены не на процветание России, а на укрепление своей личной власти. А ведь как раз этой цели он добился. Благо же подданных вообще не входило в систему ценностей царя Ивана. Хотя он мог иной раз демагогически порассуждать о том, что пойдет, а что не пойдет на пользу «христианству», но все же ему даже не приходило в голову, что долг монарха служить благу страны и подданных (мысль, которую через сто с небольшим лет настойчиво повторял Петр I ). Напротив, Иван Грозный был убежден, что нравственный и христианский долг его подданных - служить царю. Он и считал-то их не подданными, а тем более не вассалами, а рабами, холопами, которых волен казнить или жаловать: «А жаловати есмя своих холопей вольны, а и казнити вольны же». В этой формуле лаконично и талантливо (а литературным талантом царь Иван был одарен щедро) выражена самая суть самодержавного деспотизма. Подданные же, по мнению царя, были даны ему в рабство («работу») самим богом.

Если смотреть на действия Ивана Грозного сквозь призму его цели - достижения личной власти, то мы найдем в них совсем немного ошибок. Даже некоторые, казалось бы, бессмысленные акции обретают тогда смысл. К чему, например, государю было уничтожать не только тех, кто противился его воле (а таких было заведомо мало), но и тех, кто ничего не замышлял против царя, кто до своей опалы выступал в роли неразборчивых исполнителей самых грязных поручений Ивана? Думается, Грозный понимал (быть может, подсознательно), что режим индивидуальной диктатуры должен опираться на всеобщий страх перед диктатором, что нужна, по словам Г.X. Попова, «подсистема страха»: иначе не подавить людей думающих и рассуждающих. Если террор будет направлен лишь на подлинных врагов, в стране не возникнет атмосфера настоящего страха. Его вызывает лишь обстановка беззакония. Пока законы, пусть самые суровые, жестокие и несправедливые, соблюдаются, тот, кто их не нарушает, может чувствовать себя в безопасности, а следовательно, и сравнительно независимо. Для тирании же опасно существование независимых от нее людей. Именно отсюда проистекают тотальность и «лотерейность» террора.

Непредсказуемость репрессий, когда человек не знает, в какое время и за какую провинность (и что будет считаться провинностью!) он станет жертвой, превращает его в игрушку в руках правителя. Государь выступает в ореоле божества, которому известно то, что неведомо простым смертным, божества, чьи замыслы недоступны слабому уму его подданных.

Деспот обычно стремится уничтожить не только нынешних, но и потенциальных противников. Ему опасны те, кто поддерживает его а совесть, а не за страх не потому, что он - царь, а потому, что считает правым. Опасен такой союзник для деспота: вдруг он со временем разойдется во мнениях со своим повелителем? Не выступит ли тогда против? Опора тирана - люди без собственного мнения, охотно делегирующие его тирану. Но нелегко за этикетными формулами верноподданности разглядеть тех, кто нарушает царскую монополию на мысль. Потому-то лучше уничтожить сотни тех, кто никогда не станет врагом, чем пропустить одного, который в будущем осмелится противоречить царю. Отсюда и невероятный масштаб репрессий, кажущийся избыточным.

Однако режим личной власти несет в себе объективное противоречие, разрешить которое не дано даже самому острому уму. С одной стороны, благополучие любого, самого деспотичного и тираничного правителя тесно (хотя и не жестко) связано с благополучием страны. В случае тяжелого военного поражения диктатор может лишиться своей высшей ценности - власти, а порой и жизни. Но вместе с тем интересы режима, требующие устранения (желательно физического) всех, кто возвышается над средним уровнем или, не дай бог, превосходит самого правителя умом и талантом, противоречат интересам страны. Потому-то диктаторские режимы способны добиться порой некоторых временных успехов, но никогда не могут в исторической перспективе привести к благим результатам.

В минуты смертельной опасности даже самый жестокий тиран оказывается вынужден спасать страну, чтобы спастись самому. Ему приходится ослаблять временно свой режим и привлекать тех талантливых людей, которым вчера угрожала (и будет угрожать завтра) расправа. Так и царь Иван в 1572 г., когда над страной нависла угроза нового разгрома от войск Девлет-Гирея, вынужден был призвать опального князя Михайлу Воротынского и объединить под его командованием земские и опричные войска, а затем и отменить опричнину. Логика деспотизма сказалась в том, что Воротынский был казнен, когда в нем отпала необходимость.

Стабильность диктаторского режима (и здесь власть Ивана Грозного - также не исключение) поддерживается демагогией. Умело создается впечатление, что террор направлен только против верхов, к которым низы обычно не питают добрых чувств. Вспомним, например, обращение Ивана Грозного к московскому посаду при учреждении опричнины. Гибель рядовых людей остается незамеченной, зато некоторое количество наиболее одиозных фигур из окружения деспота кончают жизнь на плахе: таковы казни опричников в 70-х годах XVJ в. Такой прием позволяет списать самые страшные злодеяния на дурных советников и их зловещее влияние. Массовое сознание превращает слуг деспота в его вдохновителей и злых гениев.

Как и большинство диктаторских режимов, режим Грозного, сцементированный лишь террором и демагогией, не пережил своего создателя, хотя и оставил неизгладимые следы как в психологии господствующего класса и народных масс, так и в судьбах страны. Преемники Ивана Грозного, унаследовавшие от него необъятную власть, тем не менее не решились укреплять ее при помощи террора: этот образ действий оказался скомпрометированным. Смерть властителя до некоторой степени отрезвляет, хотя, увы, только до некоторой степени. Остаются последствия демагогии: в тень как бы уходит личность главного вдохновителя террора, только его приспешникам достается посмертная преступная слава. Так, в фольклоре лишь Малюта Скуратов да Кострюк (его прототип – опричник князь Михайло Темрюкович Черкасский, царский шурин) становятся олицетворением террора опричных лет. Царь же Иван в народных песнях нередко выступает как вспыльчивый и легковерный, но в конечном счете справедливый правитель. Такая подмена, обусловленная не только правительственной демагогией, но и наивно-монархическими иллюзиями масс, не так уж невинна, как может показаться. Тем самым консервируется утешительная легенда о добром царе и злых боярах. Стойкость массового сознания, его традиционность делают этот феномен особенно опасным для дальнейшего развития страны. Думается, не только разорение страны, даже не только жестокое крепостничество, но и в не меньшей степени развращающее влияние на общественное сознание обусловливают отрицательную оценку роли опричнины и в целом деятельности Ивана Грозного в истории России.

И С Т О Ч Н И К:

Кобрин В. Б. Иван Грозный: Избранная рада или опричнина?

История отечества: люди, идеи, решения.

Очерки России IX – начала ХХ в. М., 1991. С. 150 - 162.

XVI в. – время Ивана IV Грозного, правившего 51 год, больше, чем любой российский государь. Иван Грозный в три года отсался без отца (Василия III). За него правила мать Елена Глинская, но она была отравлена, когда сыну было 8 лет. Иван IV рос в обстановке ожесточенной борьбы за власть боярских группировок, дворцовых интриг, видел сцены междоусобиц и расправ, что сделало его подозрительным, жестоким, необузданным и деспотичным человеком. Большую роль в наведении порядка в стране сыграл митрополит Макарий, венчавший в 1547 г. 17-летнего Ивана IV на царство. Иван IV стал первым царем Российского государства. В этом же году он женился на Анастасии Романовой. Самодержавная монархия «с человеческим лицом» - начала осуществляться при Иване IV в годы правления Избранной Рады. Под названием Избранная Рада в историю вошло правительство, возглавлявшееся А.Адашевым и Сильвестром. За десять лет своего пребывания у власти Избранная Рада провела столько реформ, сколько не знало никакое другое десятилетие в истории средневековой России. В 1550 г. Земский Собор принял новый Судебник - свод законов. Законы в нем были гораздо лучше систематизированы, чем в судебнике 1497 г. В новом Судебнике были впервые установлены наказания для взяточников от подьячих до бояр. Иван IV в. провёл и военную реформу. По «уложению о военной службе» окончательно ликвидировалась разница между боярами - вотчинниками и дворянами - помещиками - и те и другие обязаны были нести государеву службу. Была осуществлена и церковная реформа. В 1551 г. был проведён церковный Собор, который принял специальный документ «стоглав» (состоящий из 100 глав). В нём были унифицированы церковные обряды во всех русских землях, введён единый общерусский пантеон святых. Реформы Избранной Рады носили постепенный компромиссный характер. Они способствовали централизации государства, преодолению остатков феодальной раздробленности. Продолжением внутренней политики Избранной Рады была внешняя политика Русского государства, задачей которой стали ликвидация последствий ордынского ига. В 1552г. русские войска штурмом взяли столицу Казанского ханства - Казань. Ханство было присоединено к России. Но наибольшую опасность для Руси представляло Крымское ханство. Пока существовало это агрессивное государство, Русь не могла безопасно продвигаться на юг и заселять плодородные южные земли. В 1558 г. начинается Ливонская война, Начало Ливонской войны было удачным для России. После первых побед был разгромлен Ливонский орден. Русская армия захватила ряд городов балтийского побережья. Но «повернув на Германы», Иван IV, по сути, дал возможность татарам атаковать Москву. Москва была сожжена. Вскоре Россия начала терпеть военные поражения и на Западе, в Прибалтике. Таким образом, Россия перестала быть одним из центров мировой торговли и европейской политики. С ней перестали считаться. Ее перестали бояться и уважать. Она стала превращаться в третьестепенную державу. Это превращение произошло и в силу экономической катастрофы второй половины XVI в., которая была связана, прежде всего, с переходом от политики реформ к политике жесткого насилия, деспотизма, к политике опричнины. В декабре царь Иван поехав на богомолье, остался в Александровской слободе и в начале 1565 г. известил митрополита Афанасия и Думу, что отрекается от царства. Причины: раздор со знатью, боярами. В другом послании к горожанам, посадским людям Иван IV написал, что зла на них не держит. Объявляя об опале на знать, царь как бы апеллировал к народу в своем споре с боярами. Под давлением народа Боярская дума не только не приняла отречения Грозного, но была вынуждена обратиться к нему с верноподданническим ходатайством. В ответ Иван IV, под предлогом якобы раскрытого им заговора, потребовал от бояр предоставления ему неограниченной власти и учреждения опричнины в государстве. Опричниной называлась, так называемая, «вдовья доля». Если дворянин умирал, его поместье забирали в казну, оставляя небольшой участок, чтобы вдова и дети не умерли с голоду. Иван IV потребовал лицемерно выделить ему его «вдовью долю». Земля в государстве была разделена на две части: земщину и опричнину. Земщина управлялась по-прежнему совместно с Боярской Думой. А опричнина стала личной собственностью царя. В опричнину вошли земли центральных областей России, наиболее развитые в экономическом отношении, где находились вотчины древнейших боярских родов. Царь эти вотчины отобрал, и взамен предоставил новые в Поволжье, на землях покорённых Казанского и Астраханского ханов. Смысл этой меры был в том, что бояре лишились поддержки населения, которое привыкло видеть в них своих господ. Земли же в опричнине Иван IV раздал за службу своим служилым людям. Опричнина явилась первым в русской истории воплощением самодержавия как системы неограниченного царского правления. Однако суждения о ней затруднены из-за скудости источников и гибели всех опричных архивов. В 1571 г. страна в результате опричного террора оказалась на грани разорения. Осенью 1572 г. государь опричнину «отсавил». Опричнина способствовала и утверждению в России крепостного права. Первые закрепостительные указы начала 1580-х гг., запрещавшие крестьянам на законных основаниях менять владельца, были спровоцированы хозяйственным разорением, вызванным опричниной. Террористическая, репрессивная диктатура давала возможность загнать крестьян в крепостное ярмо. Крепостничество же консервировало феодализм, сдерживало развитие рыночных отношений в нашей стране и, тем самым, стало тормозом на пути общественного прогресса.